Повесть о Болотникове
Шрифт:
На тяжелых, сытых конях наскакали воеводы: князья Барятинские, Хованский, Мезецкий, Бутурлин. Вот один упал, взвилась на ремешке чокма — железная, привязанная у запястья чашка. Вот опустилась на «воровскую» голову брусь — каменная граненая булава.
«Воры» забегали в слободские дома, били из пищалей, пробивались дальше. Вдруг казак подбежал к Болотникову.
— Один шьет, другой порет! — с белым от гнева лицом завопил он. — Пашков к царю отъехал!.. И Рязань отъехала! Ляпуновы ушли со всею ратью!
— Люди — жать, а мы — с поля бежать?! — крикнул Болотников и вломился в самую гущу.
Но
— Оборотись, идучи рядами! — закричал Болотников, повернул людей и, отбившись, укрылся в остроге…
Тогда Скопин-Шуйский, стоявший в Даниловском монастыре, пошел к Коломенскому. Болотников вышел к нему при урочище Котлы. Ветер срывался с дикого пустого неба.
— Сабли до рук прикипают! — говорили «воры», дуя на сведенные стужей пальцы.
— Эй! — сказал вдруг Болотников, заметив впереди людей в поповском платье. — То што за люди? Или биться с нами хотят?
— Ну да ж, биться. Попы с чернецами Данилова монастыря противу нас стали!..
Тут Скопин-Шуйский ударил в лоб, и набежали подоспевшие к Москве смоляне.
— Дело наше преет! — закричали болотниковцы и пустились бегом в Коломенский острог…
Три дня били воеводы из пушек, но разметать земляные валы не смогли. К вечеру загорелось. Ворота с резными кокошниками распахнулись. Болотников выскочил из острога и побежал по серпуховской дороге. Скопин-Шуйский погнался за ним, но разбить наголову не сумел. Болотников ненадолго задержался в Серпухове и ушел в Калугу…
Солнце другого дня осветило москворецкий, разбитый ядрами лед и толпы «воров», которых «сажали в воду»: их ударяли дубиной по голове и спускали в жгучую черную ледынь.
— Мы-то с вешней водой опять придем! — кричали они.
А в патриарших палатах дьяки строчили «известительные листы» — писали пространные жалобные по областям вести:
«…Собрались украйных городов казаки и стрельцы, и боярские холопи, и мужики, а прибрали к себе в головы таких же воров, Истомку Пашкова да… Ивашку Болотникова, многие города смутя, церкви божие разорили… и с образов оклады и престолы… обдирали… и кололи ногами и топтали… и дворян и детей боярских и гостей и торговых всяких… людей побивали… и, пришед под Москву, стояли в Коломенском, умысля воровством, чтоб на Москве всяких людей прельстити и смуту учинити, как и в иных городех, и Москва выграбить…»
Тульское сиденье
Вода путь найдет.
Деревянные стены астраханского кремля лоснились от пролетевшей над городом моряны. Ледяной нарост покрывал лубяные лабазы, зимующие на Волге живорыбные садки и надолбы — поставленные стеной у нижних бойниц дубовые бревна.
У Мочаговских ворот городские стрельцы и пришлые казаки затеяли спор.
Казаки в татарских штофных бешметах, шароварах и молодецки искривленных шапках грозились:
— Вы против вашего воеводы не стойте! Што он Шуйскому изменил, то к добру. А станете биться, и мы бить станем. То наша и сказка!
— Да он же, воевода, — пес! — кричали стрельцы. — Жалованье
— За Димитрия стоит, то и правда! И вы б за него стояли да за царевича Петра. Он-то нынче в Путивле, а скоро пойдет с людьми к атаману Болотникову в прибавку.
— А дьяк Афанасий молвил, што тот Болотников — вор!
— Голову сронит Афанасий!
— С раската кинем!..
Стрельцы умолкали, задумчиво отходили прочь, пытливо и с опаской косились на казаков.
На персидском, бухарском и русском гостиных дворах стоял шум: купцы суетились, прятали товар и торопливо закрывали лавки.
Смуглый, с гривой кольчатых черных волос человек остановился, прислушиваясь к крику. Это был резчик Франческо Ачентини.
Тогда, в жаркую июльскую ночь, он неожиданно для себя изменил путь, круто свернул от Чернигова на север… Тонкий резной месяц висел над полями, над светлой хрупкой тишиной, над черствой от зноя, бездорожной, в рытвинах землею. Итальянец торопил ямщика, и тот гнал лошадей в село, где утром видели они прикованную Грустинку. Зачем — Франческо не знал. Но, прикатив в село и никого не найдя, он велел гнать лошадей вперед.
Спустя два дня он решил повернуть на Киев. Но никто не захотел везти его. Дороги стали опасны. Был только один путь — на Курск.
Он ездил из города в город. В Ливнах его едва не убили. Калужский воевода долго расспрашивал, кто он и откуда едет, не поверил и грозил посадить в тюрьму.
Он пробрался в Астрахань, поселился у земляка Антонио Ферано и жил там, промышляя кропотливым своим делом. Франческо тосковал по родине, но всюду была «смута», и он потерял всякую надежду на отъезд…
Старый хромой купец вышел из лавки и остановился.
— Дивны дела! — сказал он, почти со страхом разглядывая итальянца. — А должно, ты знакомый мне человек. Не тебя ли я в Азове за ясырь сторговал?
— Меня… А сына своего нашел? — с улыбкой спросил Франческо.
— Не дай бог, — проговорил купец, — сколько горя было. Совсем проелся тогда в дороге. А все же догнал того Махмет-Сеита, штоб под ним земля горела. Черт!..
— А зачем опять приехал?
— С товаром я. Дом мой теперь в Нижнем. В Москве торговым людям житья не стало. То царя убьют, то, гляди, самого под дым спустят. Лавку мою сожгли; сам чуть жив ушел. А нынче воры под самый город подскакивали. Болотников, человек удалой, беды накурил. А затеял такое, штоб волю взять одним холопам…
— Болотников?.. — Франческо нахмурился, припоминая.
Стрельцы прошли мимо, разом грянул горластый хор:
А браним-то мы, клянем Воеводу со женой, Что с женою и со детьми И со внучатами!..— Чуешь? — тихо сказал купец. — Таково запели — беда будет…
Заедает вор-собака Наше жалованье, Кормовое, годовое Наше денежное!..Крик раздался в конце двора.
К оравшим стрельцам подбегали другие.