Повесть о чекисте
Шрифт:
— А если войти с предложением о пуске завода? Получить хотя бы небольшое количество серной кислоты для выработки медного купороса? Как вы думаете, это не соблазнит примарию? — Лопатто говорил тихо, так же, очевидно, он читал в аудитории, зная, что его слушают.
— Не знаю, насколько это предложение их заинтересует. Мне, как инженеру, известно очень ограниченное применение медного купороса. В гальванотехнике, в такелажных работах для пропитки дерева...
— Большинство чиновников губернаторства — помещики, они владеют крупными виноградниками и знают,
— Я не знал о таком широком применении. В таком случае губернаторство должно ухватиться за это предложение.
— Завтра же я осмотрю завод и предприму необходимые шаги.
— Разрешите, профессор, зайти к вам еще раз? — Николай поднялся с кресла.
— Пожалуйста, — поднялся и Лопатто. — Простите, но не знаю вашего имени, отчества, фамилии...
— Николай Артурович Гончаренко. Хотелось бы, профессор, предупредить вас: остерегайтесь профессора Хайлова и господина Илинича... Последний проявляет особый интерес к вашей деятельности периода производства детонаторов и взрывчатки.
— Вряд ли меня можно упрекнуть в нелояльности, но... Власть на местах, — он иронически улыбнулся. — Спасибо за предупреждение. Вы, что же, Николай Артурович, общались с этими... господами?
— Нет. Однажды довелось встретиться. До свидания, Эдуард Ксаверьевич!
Лопатто вышел с ним в прихожую, открыл дверь.
«Профессор очень осторожный человек. Хорошо, что я воздержался от вопроса, что вертелся у меня на языке, — думал Николай, спускаясь с лестницы. — И все-таки чутье меня не обманывает, я уверен, что Лопатто пойдет на мое предложение и проблема взрывчатки будет решена».
По улице Хворостина он дошел до Большой Арнаутской и направился к Юле. В этот час она должна была быть дома.
— Наконец-то! — обрадовалась Юля, поднимаясь к нему навстречу. — Неужели ты не мог зайти раньше?
— Что-нибудь случилось?
— Разве Вера Иосифовна тебе не передавала, что вчера я была у вас, целый час ждала?..
— Я пришел поздно, мать уже спала, а утром рано ушла на рынок. Что произошло, Юля?
— Твое предположение оказалось верным: Берта Шрамм — осведомитель сигуранцы...
— Неужели она была на улице Бебеля?!
— Нет, Шрамм была на явочной квартире.
— Подробнее.
Юля рассказала все, что ей было известно из собственных наблюдений и со слов дворничихи Манефы.
— Так, говоришь, он букву «р» не выговаривает?
— Да, он грассирует.
— Как дворничиха назвала «архангела»?
— Фортунат Стратонович.
— Что ж, дело ясное. Фортунат Стратонович, толстяк с вислыми усами, мне знаком. Это человек Думитру Млановича, следователя сигуранцы. Сегодня Мланович на заводе... Кличка Шрамм — Ирма?
— Так Берту назвал Мланович.
— На этом, Юля, твоя миссия не кончилась. Тебе придется поддерживать связь с Манефой. Видимо, Фортунат Стратонович слабоват
— Закончила просмотр подшивки сорок второго — ни одной статьи за подписью Михаила Октана. С понедельника буду смотреть подшивку первой половины сорок третьего...
— Хорошо. Предупреди Зину, что Берта Шрамм нас больше не интересует.
— Ты хочешь от Шрамм отказаться? — спросила Юля.
— Подумаю. Быть может, просто буду с ней осторожнее. Жалко терять такой источник информации...
— Тебе виднее. Ты сегодня еще зайдешь?
— Да, занесу спиртное. Завтра воскресенье, наведайся к Манефе. Будь сдержанна, ничего не старайся выпытать. Потчуй ее вином и как можно искреннее удивляйся...
— Понимаю.
— А может быть, ты выйдешь со мной, я куплю пару бутылок...
— Хорошо.
Юля взяла сумку, и они вышли на улицу. На углу Пушкинской Николай купил две бутылки вина, и они расстались.
В этот субботний вечер была назначена встреча с Бертой, но Николай решил на свидание не ходить. Вызвав Берту на откровенность, слушая ее взволнованное излияние, он поставил себя в несколько ложное положение человека, пользующегося доверием однажды обманутой женщины. Если он не придет на встречу, что подумает о нем Берта? От Млановича она вышла в слезах... Может быть, она оказалась на этом скользком пути в силу стечения каких-нибудь обстоятельств? Она говорила Николаю: «Вы не похожи на других, вы человечнее, честнее, бескорыстнее...» Скверно... Быть может, она действительно запуталась и нуждается в помощи?
Николай пил кофе с молоком, поданный матерью, но тревожные мысли придавали ему горечь.
Субботний кофе — семейная традиция Гефтов. Вся семья за большим столом, священнодействуя в молчании, пьет кофе.
«Нет, положительно, я не знаю, как поступить, — думал он. — Плохо, что в деловых вопросах, решение которых требует холодного и трезвого расчета, примешиваются чувства жалости и сомнений...»
Он вышел из дома и пошел в сторону Александровского парка.
Вечер был удивительно тихий, безветренный. Луна еще не взошла, и море казалось действительно черным. Кроны деревьев застыли, словно в оцепенении. Парк не освещен, в аллеях темно и безлюдно. Редко-редко пройдет парочка, и становится слышна чужая, нерусская речь...
Николай долго сидел на скамейке и смотрел на море, пока сквозь редкие облака не проглянула луна, раскинув по морю сверкающую, светлую дорожку. И сразу море заговорило языком прибоя. Гривастые волны, с шумом накатываясь, разбивались о берег, и ветерок сперва несмело перебрал листья, потом по-хозяйски зашумел в кронах.
Николай направился домой в надежде, что родители уже спят и ему удастся сделать записи, но в окнах их квартиры был свет и слышались голоса.
В комнате родителей пила кофе и вела светскую беседу Берта Шрамм. Она прилагала все усилия для того, чтобы понравиться, и, судя по оживлению стариков, это ей удалось.