Повесть о дружных
Шрифт:
У порога Марья Дмитриевна обернулась и махнула почтальону рукой, и он, ссутулившись, тихо пошел со двора, осторожно шагая огромными ногами. Марья Дмитриевна вошла в сторожку.
Все это Тане не понравилось.
Так же ярко светило солнце, с горы доносился смех ребят, но прежнего веселья на душе не было. Она сунула санки под навес, постояла немножко, подумала и поплелась к Власьевне.
Двери из сеней в сторожку были открыты. На полу лежала Власьевна. Седая коса ее упала на половичок и извивалась, как живая. Власьевна тихонько билась головой о сложенные руки и сквозь зубы стонала.
А
Таня замерла на пороге. Случилось что-то ужасное, что-то страшное и непоправимое...
Прижав руки к груди и затаив дыханье, девочка выскользнула из сторожки. У дверей стояли тетя Дуня, Анисья, бабка Настасья. Марушка, прижавшись лбом к стенке, тихо плача, мелко вздрагивала плечами.
– Ну, как она?
– спросила тетя Дуня Таню.
Таня, всё еще ничего не понимая, но вся во власти острой боли, только замотала головой.
– Что ж, бабы,- сказала тетя Дуня,- пойдем поплачем с нею вместе. Мирской слезой горе разбавляется. Беда-то какая! Сына убили, да еще младшенького!
Тут Таня все поняла. Ванюшку убили! И, захлебнувшись слезами, она бросилась искать Лену.
Тайна Марьи Дмитриевны
Власьевна осунулась и почернела. Глаза у нее глубоко запали, губы сжались. Не слышно стало во дворе ее веселого голоса, звонкого звяканья ключей. Она сторонилась людей, не приходила посидеть у печки, и Таня знала, что Власьевна все свободное время отдает колхозу.
– И работает, работает,- говорила Марушка,- сна и отдыха не знает. Откуда только силы берутся!
Не раз и не два видела Таня, как Власьевна входила в комнату Марьи Дмитриевны, как Марья Дмитриевна выходила из сторожки. Смутная ревность томила девочку.
Однажды вечером, когда Таня одиноко сидела у разгорающейся печки, Марья Дмитриевна вошла в кухню. Она постояла рядом с Таней, задумчиво глядя на огонь. Трещали дрова, тихонько посвистывал ветер в трубе, ель царапала лапой по крыше, будто тоже хотела погреться в уютной кухоньке...
– Девочка,- тихо уронила Марья Дмитриевна, не глядя на Таню,- девочка, пошла бы ты в школу сейчас... Там Власьевна... Она тебя так любит... Ей тяжело одной... Ох, как тяжело!..
У Тани часто-часто забилось сердце... Она вскочила с лавки, схватила варежки... Марья Дмитриевна уже сняла с вешалки ее шубку, помогла Тане одеться и застегнула пуговицы. Таня видела,- руки у нее дрожали.
Она вошла в темный коридор школы и сразу наткнулась на Власьевну. Она стояла опустив руки, понурив голову, думая о чем-то своем, тяжелом. Ведро с горячей водой у ее ног окутывало ее облаком пара.
Таня подошла к Власьевне и молча смотрела на нее. Власьевна перевела глаза на девочку и сказала тихо:
– Ну как, пташка? Живешь-то как?
Таня не ответила на вопрос, а, прижавшись к Власьевне, горько заплакала. Власьевна крепко прижимала ее к себе, молчала и смотрела в темное окошко в углу. Потом положила руку ей на голову:
– Ну, будет, Чиженька, будет!
– И, убеждая
В комнате Марьи Дмитриевны было чисто-чисто, пахло хвоей и травами.
На столике в углу свежие еловые ветки украшали большую фотографию. На фотографии двое ребят - мальчик лет семи и пухленькая девочка-пятилетка играли плюшевым мишкой. Под фотографией написано: "Толик и Танечка. 1941 г.".
"Танечка"! Так вот оно что! Вот почему она никогда не называла Таню по имени!
– Вот,- сказала Власьевна,- двое... двое детей было - и никого не осталось. На глазах у матери фашисты убили. На переправе через реку... Детей и стариков, подлые, бомбили. Мало кто там уцелел. Марья Дмитриевна раненая была. Своих детей не спасла - их сразу убило... А чужих двоих вытащила. Долго потом она в госпитале лежала. А в это время у нее муж на фронте погиб. Легко ли ей, Чижик, горе такое и ненависть лютую к врагу в сердце нести?
Таня с испугом смотрела на фотографию.
– Вот и на ребят ей смотреть тяжело. Видишь, дочка, разно люди горюют. У иного и сердце застынет, станет как камень... А для чего же люди рядом живут? Чтоб отогреть, помочь... А мы-то как слепы бываем! Не видим чужого сердца. Так-то... Беги пока, дочка, домой...
Таня тихо выскользнула из комнаты.
Круглая Тонька растопила лед
Таня, конечно, рассказала обо всем Лене и дружным. Ребята взволновались и наделали бы много глупостей, если бы не Елена Павловна. Миша хотел сейчас же идти в комнату Марьи Дмитриевны что-то починить. Манька заявила, что она пойдет в лес, наломает свежих еловых ветвей, а Нюра решила вышить салфеточку.
– Не так это делать нужно,- сказала Елена Павловна.- Дрова ей Власьевна носит, а елки и салфеточки так, с бухты барахты, тоже ни к чему; только разбередите рану. Постарайтесь просто быть к ней повнимательней и не топорщиться, если она с вами строга и требовательна.
И ребята постарались быть внимательными. Они тридцать раз на день попадались навстречу Марье Дмитриевне и каждый раз неизменно говорили ей:
– Здравствуйте, Марья Дмитриевна!
Алеша все-таки пробрался в учительскую и очинил все карандаши на столе заведующей. А Нюра во время завтрака наливала похлебку в фарфоровую мисочку, относила ее Марье Дмитриевне в учительскую и, ставя на стол, говорила солидно:
– Покушайте; горячее, и витаминов много.
Сначала Марья Дмитриевна ничего не замечала. Потом удивление стало мелькать в ее глазах. Иногда она вдруг пристально взглядывала на кого-нибудь из ребят и отворачивалась.
Однажды она возвращалась из сельпо с корзинкой в руках, несла свой учительский паек. Миша увидел ее, перебежал через улицу.
– Дайте, я донесу вам, Марья Дмитриевна.
– Не надо, Теплых, я донесу сама.
Миша смотрел на Марью Дмитриевну доброжелательно и спокойно.