Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1
Шрифт:
– Ты очень осунулся, – молвил Государь, и невольный страх за сына сжал его сердце. Он расспрашивал Гэндзи о почтенном врачевателе, и тот рассказывал, не жалея подробностей.
– Право, этот монах вполне достоин сана адзари [25] . Мне кажется странным, что, несмотря на великие заслуги свои, он совершенно неизвестен во Дворце, – отдавая должное добродетелям старца, говорил Гэндзи.
В высочайших покоях как раз находился и Левый министр.
– Я сам было собрался поехать за вами, но не решился – вы покинули нас тайно, и кто знает… Вам следовало бы денек-другой отдохнуть в моем доме, – сказал он и тут же добавил: – Я мог бы прямо сейчас отвезти вас туда.
25
Этот монах вполне достоин сана адзари. –
Гэндзи не хотелось ехать к министру, но тот был слишком настойчив, и отказываться было неудобно. Вдвоем вышли они из Дворца, министр усадил зятя в свою карету, а сам примостился сзади. Увы, столь трогательная заботливость скорее смущала Гэндзи, нежели радовала.
В доме Левого министра все оказалось готовым к его приезду. Он давно уже не бывал здесь и только дивился, глядя на безупречно роскошное убранство покоев, прекрасных, словно драгоценные чертоги.
Молодая госпожа по обыкновению своему спряталась, упорствуя в своем нежелании показываться супругу, и министру с трудом удалось уговорить ее выйти. Дамы бережно усадили ее перед Гэндзи, и, застывшая в церемонной неподвижности, она казалась ему нарисованной на картине героиней старинной повести. Право, сколь отрадной была бы их встреча, когда б он мог поведать ей о недавнем путешествии в горы, высказать свои мысли и чувства в полной уверенности, что она отзовется на них с теплым участием… Но, увы, в целом свете не было женщины чопорнее. В каждом движении ее проглядывала принужденность, присутствие Гэндзи явно тяготило ее. С годами супруги все больше отдалялись друг от друга, и это вдруг показалось Гэндзи столь мучительным, что неожиданно для себя самого он сказал:
– Я почел бы за особенное счастье, когда б хоть иногда вы вели себя так, как это принято между супругами. Состояние мое в эти дни было весьма тяжелым, а вы не проявили никакого сочувствия. Я, разумеется, к этому привык, но все же обидно…
– А мне всегда казалось, что не проявляет сочувствия скорее тот, кто «прекращает свиданий искать» (37), – нехотя ответила госпожа, искоса взглянув на супруга. Ее гордая, величавая красота повергала его в трепет.
– Вы столь редко удостаиваете меня беседой, и что же я слышу? «Искать свиданий» не пристало супругу, так говорят в иных случаях. Как вы жестоки! По-видимому, все мои попытки смягчить ваше сердце производят противное действие, я лишь возбуждаю ваше нерасположение к себе. И в самом деле, «будь жизненный срок…» (38) – посетовал он, входя за полог. Но госпожа не спешила следовать за ним. Не решаясь ее позвать, Гэндзи лег один, громко вздыхая, но она оставалась безучастной, поэтому, притворившись спящим, он закрыл глаза и принялся перебирать в памяти события недавних дней. «Поглядеть бы, как будет расти-тянуться этот юный росток… Впрочем, они правы, говоря, что девочка еще слишком мала. Приблизиться к ней будет нелегко. Что бы такое придумать, чтобы без особого шума перевезти ее к себе и сделать утешением дней своих и ночей? Принц Хёбукё не блещет красотой, хотя черты его благородны и приятны. Откуда же это удивительное сходство? Впрочем, они единоутробные брат и сестра, видимо, потому-то…»
Теперь, когда Гэндзи знал, что девочка столь тесно связана с предметом его помышлений, она казалась ему еще желанней. «Но как же все-таки…» – думал он.
На следующий день Гэндзи отправил письмо монахине. Нетрудно догадаться, что он не преминул намекнуть на свое желание и самому настоятелю. Вот что Гэндзи написал монахине:
«Смущенный Вашей суровостью, я так и не сумел открыть Вам своего сердца. Надеюсь, что моя настойчивость убедит Вас в необычности моих намерений…»
А на отдельном, тщательно сложенном листочке бумаги было написано следующее:
«Образ твой до сих порНеотступно стоит перед взором,Горная вишня.Видно, сердце мое осталосьТам, в далеких горах…Тревожусь: «Не слишком ли сильно дул этой ночью ветер?» (39) Надобно ли говорить о необычайном изяществе почерка Гэндзи? Монахини, давно миновавшие пору расцвета, пришли в восторг уже от того, с какой небрежной утонченностью было сложено это крошечное послание, и слезы умиления потекли из их померкших очей. «О, как же теперь быть? Что ответить ему?» – растерялись они.
«Я не приняла всерьез нашего прощального разговора, но вот Вы снова возвращаетесь к нему. И что я могу Вам ответить? Увы, это дитя и «нанивадзу» вряд ли сумеет написать до конца [26] , стоит ли обращаться к ней? О да,
Пока яростный ветерНеМне так тревожно…» – написала монахиня.
26
Это дитя и «нанивадзу» вряд ли сумеет написать до конца… – т.е. не умеет писать даже пятистишия «В Нанивадзу»… (см. «Приложение». Свод пятистиший, 40). Это пятистишие, приписываемое преданием корейскому ученому и поэту Вани, служило одним из образцов на начальных стадиях обучения каллиграфии
К великой досаде Гэндзи, монах Содзу ответил примерно так же, поэтому, выждав дня два или три, Гэндзи снарядил Корэмицу.
– Помнится мне, есть там кормилица Сёнагон, найди ее и переговори обо всем.
«Да, ничто не укроется от его взгляда! Она совсем еще дитя, и все же…» – изумлялся Корэмицу, вспоминая прелестную девочку, мельком увиденную в тот вечер.
Пока монах Содзу, снова получивший от Гэндзи письмо, подыскивал слова, способные выразить его признательность, Корэмицу сумел добиться встречи с кормилицей Сёнагон и, не скупясь на подробности, рассказал ей о чувствах и намерениях Гэндзи. В высшей степени наделенный даром красноречия, он умело нанизывал слова одно за другим, но присутствующие при разговоре дамы, все как одна, отнеслись к услышанному весьма неодобрительно: «Она совсем еще дитя, можно ли думать об этом?»
Монахине Гэндзи написал теплое, искреннее письмо, и в него снова была вложена маленькая записка:
«Взглянуть бы хоть раз на знаки, неуверенно начертанные Вашей рукой!
Неглубокой зовутЭту речку, но чувства глубокиеЗародились в душе.Почему же так далеко ты,Отраженье в горном колодце?» (41)«Зачерпнуть не спеши,Зачерпнешь – и раскаешься после.Колодцу в горахОтраженье решусь ли доверить?Он, молва говорит, мелковат…» -ответила монахиня. Да и сам Корэмицу не мог сообщить ничего утешительного.
«Если обстоятельства будут благоприятствовать нам и состояние больной улучшится, мы переедем в столицу. Тогда я смогу ответить более определенно». Вот все, что сказала кормилица, и Гэндзи влачил дни в мучительном беспокойстве и нетерпении.
Тем временем принцесса из павильона Глициний занемогла и покинула Дворец. Государь тосковал и печалился, и, разумеется, Гэндзи было жаль его, но вместе с тем смутная надежда заставляла трепетать его сердце: «Ах, быть может, хотя бы теперь…» Никуда не выезжая, он в унылой праздности коротал дни во Дворце или дома, а когда спускался вечер, ни на шаг не отставал от госпожи Омёбу. И кто знает, как удалось ей все устроить! Так или иначе, настал наконец миг, когда заветное желание Гэндзи исполнилось. Увы, ему казалось, что это всего лишь сон, и печаль сжимала его сердце. Невесела была и принцесса. Еще совсем недавно, вспоминая о своей непростительной слабости, омрачившей ее существование бесконечными терзаниями, она твердо решила, что случившееся никогда больше не повторится, но вот опять… [27] Лицо ее выражало глубокое уныние, но нежные черты казались еще нежнее, а милая застенчивость, с которой она отворачивалась от Гэндзи, сообщала ее облику что-то необыкновенно трогательное. Она была так прекрасна, что Гэндзи невольно робел перед нею.
27
…никогда больше не повторится, но вот опять… – В тексте явно идет речь о втором свидании Гэндзи с Фудзицубо. Но описание первого свидания отсутствует (равно как и всякое определенное упоминание о нем)
«Право, будь она хоть в чем-то несовершенна…» – думал он не без некоторой досады. Увы, могли ли слова выразить чувства, переполнявшие его душу? На горе Мрака, горе Курабу найти бы приют, ведь эти летние ночи так жестоко кратки (42), и встречи скорее печалят…
– Ты сегодня со мной.Но дождусь ли я новой встречи?Ночь мелькнет быстрым сном.Как хотел бы и я, в этом снеРастворившись, исчезнуть с ним вместе… -говорит он, рыдая, и, не в силах превозмочь невольной жалости к нему, она отвечает: