Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1
Шрифт:
– Назовите мне свое имя. Иначе как я напишу вам? Ведь не полагаете же вы, что на этом все кончится? – говорит Гэндзи, а женщина отвечает:
– Коль печальная жизньВдруг прервется, и в мире растаю,Вряд ли меняТы станешь тогда искать,Пробираясь сквозь травы густые.Как пленителен ее нежный голос!
– О да, вы правы, я не совсем удачно выразился.
Пока спрашивать стану,Чей приют, росою омытый,Перед взором моим,Налетит непрошеный ветер,Заволнуется мелкий тростник…Что
Не успел он договорить, как пробудились дамы и засуетились вокруг: кто направлялся в высочайшие покои, кто возвращался оттуда – судя по всему, они готовились к встрече госпожи нёго. И Гэндзи поспешил уйти, обменявшись со своей новой возлюбленной веерами на память о встрече.
В павильоне Павлоний было многолюдно, и некоторые из дам уже проснулись, поэтому возвращение его не осталось незамеченным.
– Вот неутомимый, – шептались дамы, притворяясь спящими. Гэндзи удалился в опочивальню, но сон все не шел к нему. «Прелестна! – думал он. – Верно, одна из младших сестер нёго. Судя по крайней неискушенности, это пятая илишестая дочь Правого министра. Говорят, что и супруга принца Соти, и четвертая дочь, которой так пренебрегает То-но тюдзё, весьма хороши собой. Пожалуй, приятнее было бы иметь дело с кем-то из них. Шестую прочат в Весенние покои, жаль, если это шестая… Впрочем, трудно сказать точно, которая из них это была,выяснять же слишком обременительно. Кажется, у нее нет желания сразу же порвать со мной. Но почему тогда она не сказала, каким образом нам сообщаться друг с другом?» Как видно, женщине удалось возбудить его любопытство. Однако Гэндзи и теперь не преминул прежде всего посетовать на неприступность павильона Глициний, особенно очевидную в сравнении с доступностью покоев, где пришлось ему побывать.
На следующий день Сайсё-но тюдзё был занят до вечера, принимая участие в разнообразных увеселениях. Он играл на кото «со». Второй день показался всем еще приятнее и занимательнее первого. Государыня-супруга рано утром перебралась в высочайшие покои.
Не находя себе места от волнения – «Ах, как бы не скрылась незамеченной эта «луна в призрачной дымке»!», Гэндзи поручил всеведущим Ёсикиё и Корэмицу наблюдать за дворцом Щедрых наград, и вот, когда он уже готов был покинуть высочайшие покои, они наконец сообщили:
– Только что от Северных караульных служб отъехали кареты, давно уже стоявшие там под деревьями.
– В толпе провожающих мы приметили Сии-но сёсё и Утюбэна. Похоже, что отъезжающие имеют непосредственное отношение к дворцу Щедрых наград [2] .
– Судя по всему, это не простые прислужницы…
– Да и вряд ли в трех каретах…
Их слова еще больше взволновали Гэндзи. «Как же узнать, которая? Если слух о том, что произошло, дойдет до министра, ее отца, он может придать ему слишком большое значение, и что тогда? Пока я не разглядел ее хорошенько, такая возможность скорее пугает меня. Но оставаться в неведении тоже обидно. Так что же все-таки делать?» – терзался он и долго еще лежал, погруженный в раздумья.
2
…имеют непосредственное отношение к дворцу Щедрых наград. – Сии-но сёсё и Утюбэн были братьями Кокидэн (нёго из дворца Щедрых наград)
«Как скучает теперь, должно быть, юная госпожа! Уже который день меня нет, верно, совсем приуныла», – подумал он, вспомнив о своей прелестной питомице.
Веер, взятый в залог, оказался трехчастным [3] , цвета лепестков вишни. В более темной части его была изображена тусклая луна, отражающаяся в воде, – замысел более чем обыкновенный. Но зато, по многим признакам судя, веер давно уже был в постоянном употреблении, а потому вкусы и склонности владелицы наложили на него особый отпечаток. Гэндзи снова и снова вспоминал, как она сказала: «Вряд ли меня ты станешь тогда искать…»
3
Трехчастный веер. – Веер, сделанный из кипарисовых пластинок, соединенных по краям шелковой белой нитью (количество пластинок различалось в зависимости
написал он на веере и спрятал его.
«Давно не бывал я в доме Левого министра», – подумал он, но жалость к юной госпоже из Западного флигеля и желание видеть ее оказались сильнее, и сначала он поехал на Вторую линию.
Питомица Гэндзи с каждым днем становилась все миловиднее и привлекательнее, все больше талантов открывалось в ней, и уже сейчас она превосходила многих. Словом, сбывались, как видно, его чаяния – вырастить из нее женщину, совершенную во всех отношениях и полностью удовлетворяющую его собственным вкусам. Он боялся только, как бы, имея наставником мужчину, она не оказалась чуть более развязной, чем подобает девице из благородного семейства.
Днем Гэндзи рассказывал ей о том, что произошло за эти дни во Дворце, учил играть на кото, а под вечер собрался уходить. Она же, как ни досадовала: «Ах, и сегодня тоже.,.», уже не цеплялась за него с прежним упорством, усвоив, как видно, преподанные им правила поведения.
В доме Левого министра его, как всегда, заставили ждать. Погруженный в глубокую задумчивость, Гэндзи сидел, рассеянно перебирая струны кото «со» и напевая:
– «Ах, ни единой ночки не спала на нем…» [4]
4
Ах, ни единой ночки… – слова из народной песни «Река Нуки» (см. «Приложение», с. 98)
Тут пришел министр, и они долго беседовали, вспоминая, что примечательного произошло за последние дни.
– Лет мне уже немало, четыре поколения высокочтимых государей сменилось перед взором моим, – говорит министр, – но никогда еще не достигало такого расцвета поэтическое мастерство, никогда не поражали таким совершенством исполнения танцы, никогда так согласно и стройно не звучала музыка – словом, никогда не ощущал я столь явственно, что продлевается срок моей жизни. И причину я вижу не только в том, что в нынешние времена собралось при дворе такое множество мужей, разнообразными талантами наделенных, но и в том, что вы, обнаруживая столь похвальную осведомленность во всем, обладаете редким умением выявить наиболее достойных и распределить их наивыгоднейшим образом. Так, даже старцы и те готовы были пуститься в пляс [5] (70).
5
…даже старцы и те готовы были пуститься в пляс. – В одной из исторических хроник древней Японии, «Сёкунихонкоки» (869), рассказывается о том, как некий Овари-но Мурадзи-но Хамануси в Первую луну двенадцатого года Сёва (845 г.) танцевал перед императором Ниммё (810-850, правил в 833-850 гг.) в восточном саду дворца Сэйрёдэн танец «Трели весеннего соловья». Закончив танцевать, он сложил:
«Старцам и темПредаваться не стоит печали.Раз цветы и деревьяВ этот блистательный век,Ликуя, кружатся в танце».А было ему тогда 113 лет
– Вы преувеличиваете, говоря о каком-то особом умении, – отвечает Гэндзи. – Такова моя обязанность – подыскивать самых искусных и ревностных исполнителей. Вот танец «Роща ив и цветов» был действительно прекрасен: подобное исполнение должно стать образцом для будущих поколений. А уж если бы и вы изволили пожаловать танцем этот весенний расцвет нашего благословенного века, большей чести вряд ли можно было бы желать.
Тут пришли То-но тюдзё и другие сыновья министра. Расположившись у перил, они играли каждый на своем любимом инструменте. Ничего прекраснее и вообразить невозможно!