Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1
Шрифт:
Много забот было у него перед отъездом. Из людей, которые верно служили ему и не склонились перед нынешней властью, Гэндзи назначил служителей Домашней управы – как высших, так и низших,– дабы в его отсутствие присматривали за порядком в доме. Кроме того, он отобрал тех, кому предстояло разделить его участь. Он распорядился, чтобы подготовили самую скромную утварь, без которой не обойтись в горном жилище, и среди прочего – ларец с избранными произведениями китайского поэта [4] и другими сочинениями, а также семиструнное кото. Ничего, кроме этого,– ни роскошной утвари, ни богатых нарядов – не взял он с собой, решив во всем уподобиться бедному жителю гор. Многочисленная прислуга дома на Второй линии перешла в ведение госпожи
4
…ларец с избранными произведениями китайского поэта… – Имеется в виду собрание произведений Бо Цзюйи в 71-м томе («Хакусимондзю»), весьма популярное среди хэйанских аристократов времен Мурасаки
Дамы, прислуживавшие ему лично,– Накацукаса, Тюдзё и прочие – были в отчаянии. Гэндзи никогда не удостаивал их особым вниманием, но до сих пор они по крайней мере имели возможность видеть его. Увы, отныне у них не будет и этого утешения…
– Если останусь жив, то когда-нибудь снова вернусь сюда,– говорил им Гэндзи.– Тех из вас, кто готов ждать, прошу перейти пока в Западный флигель.
Призвав в покои госпожи всех дам, и высших и низших рангов, он оделил их памятными дарами, сообразными званию каждой.
Кормилицам своего маленького сына и в Сад, где опадают цветы, Гэндзи помимо великолепных даров отправил изрядное количество самых разнообразных вещей, без которых нельзя обойтись в повседневной жизни. Кроме того, он отправил письмо Найси-но ками, как ни безрассудно это было.
«Я не вправе сетовать на Ваше молчание, но если б Вы знали, как тяжело и как горько расставаться с привычной жизнью…
Отмелей-встречВпереди не увидев, в отчаяньеЯ упал в реку Слёз.И с тех пор все плыву и плыву,Теченьем ее влекомый.Воспоминания – единственное мое утешение теперь, и хотя я понимаю, что, отдаваясь им, отягощаю душу свою новым бременем…»
Гэндзи старался писать кратко, опасаясь, что письмо попадет в чужие руки. Найси-но ками была вне себя от горя, и, как ни старалась сдерживаться, рукава ее ни на миг не высыхали.
«На волнах покачавшись,В реке Слез бесследно растаетЛегкая пена,Не дождавшись, пока теченьеЕе к отмели-встрече прибьет».Заметно было, что она плакала, когда писала это письмо, но почерк, выдававший сильнейшее душевное волнение, показался Гэндзи удивительно изящным. Ему еще досаднее стало уезжать, так и не увидевшись с нею, но, поразмыслив, он не решился настаивать на свидании, памятуя, что ее принадлежность к столь враждебно к нему настроенному семейству требует от него особой осторожности.
Вечером накануне отъезда Гэндзи, желая поклониться могиле ушедшего Государя, отправился в Северные горы.
Стояла пора, когда луна появляется на небе лишь перед самым рассветом, поэтому, прежде чем ехать, он решил наведаться к Вступившей на Путь Государыне.
Его усадили перед занавесями, и она сама приняла его. Разговор шел о принце Весенних покоев, и Государыня не скрывала своей тревоги.
Давние и весьма глубокие чувства, их связывавшие, располагали к доверительной беседе, и немало трогательного было сказано в тот вечер. Государыня не утратила за эти годы ни милого нрава своего, ни красоты, и Гэндзи захотелось припомнить ей прежние обиды, но, увы, теперь это было тем более неуместно, и, подавив жалобы, он ничем не выдал себя. К тому же он хорошо понимал, что, поддавшись
– Я знаю за собой лишь одну вину, которая могла бы послужить причиной столь необъяснимых гонений, и мысль о гневе небес повергает меня в трепет. Пусть мне, ничтожному, и суждено исчезнуть из мира, но когда б я был уверен в будущем благоденствии принца…
Государыня прекрасно поняла, что он имел в виду, но ничего не ответила, хотя слова его не могли не найти отклик в ее сердце. На Дайсё же нахлынули воспоминания, и, не в силах сдерживаться, он заплакал. Трудно себе представить что-нибудь прелестнее его залитого слезами лица!
– Я отправляюсь теперь к государевой могиле. Не желаете ли чего передать? – спросил Гэндзи, но она молчала.
– Одного уже нет,Беды грозят другому.Близок к концуЭтот мир, и, наверное, напрасноОтреклась от него я, лишь слезы…-наконец сказала она, справившись с волнением.
В каком же смятении были их чувства, и как трудно найти им достойное выражение!..
Уходил государь,И казалось – беды исчерпаныЭтой разлукой.Но, увы, еще больше горестейОжидает нас впереди.Скоро на небе появилась луна, и Гэндзи отправился дальше. Он ехал верхом в сопровождении пяти или шести телохранителей, причем даже низшие из них были выбраны из самых преданных. Нет нужды еще раз говорить о том, как не похож был этот выезд на прежние!
Среди печальных спутников Гэндзи был и Укон-но дзо-но куродо, сопровождавший его в памятный день Священного омовения. Для него тоже миновало время надежд, имя его было исключено из списков придворных; лишенный звания и благосклонности двора, он пошел на службу к Гэндзи. «Да, ведь это же было здесь!» – внезапно вспомнил Укон-но дзо-но куродо, взглянув на Нижнее святилище Камо, и, спешившись, взял лошадь Гэндзи за поводья.
– Вспоминая тот день,Когда с листьями мальвы в прическеВыступал за тобой,Не могу не пенять за жестокостьБогам из святилища Камо,-говорит он. «Право, как тяжело, должно быть, у него на душе. Ведь в тот день он затмил многих!»,– жалея его, думает Гэндзи. Спешившись, он тоже устремляет свой взор в сторону святилища и, словно прощаясь, произносит:
– Так, настала пораС горестным миром расстаться.Имя своеВверив богу Тадасу [5] ,Отправляюсь в далекий путь…5
Бог Тадасу – божество синтоистского культа, по преданию обитавшее в роще Тадасу-но мори, возле Нижнего святилища Камо (недалеко от которого находилась могила имп. Кирицубо). «Тадасу» – значит «исправлять», «выпрямлять», поэтому именно к нему и обращается невинно осужденный Гэндзи
Укон-но дзо-но куродо, юноша глубоко впечатлительный, смотрит на него с восхищением. Вряд ли можно представить себе более трогательное зрелище!
Но вот Гэндзи достигает Высочайшей усыпальницы, и Государь вспоминается ему так ясно, словно он видит его перед собой. Увы, какое бы высокое положение ни занимал человек, нет средств удержать его в этом мире, и остается лишь оплакивать его утрату.
Обливаясь горькими слезами, Гэндзи рассказывает о своих бедах, но, увы, не тщетно ли ждать ответа? Неужели ни одного наставления, ни одного совета не суждено ему больше услышать?