Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3
Шрифт:
Сыну Третьей принцессы не чужда была некоторая самонадеянность, неудивительная, впрочем, если вспомнить, с каким восхищением взирали на него люди еще тогда, когда он был ребенком. Казалось, это дитя и в самом деле не предназначено для нашего мира. «Надолго ли он задержится здесь?» – такая мысль невольно возникала у всякого при взгляде на мальчика. Нельзя сказать, что природа одарила его выдающейся наружностью, но что-то удивительно привлекательное проглядывало в его облике. Вместе с тем чувствовалось, что в душе его сокрыты не ведомые никому глубины, это отличало его от сверстников и заставляло людей держаться в почтительном отдалении.
От тела юноши исходил чудный, неизъяснимый аромат, который при каждом его движении каким-то непостижимым образом распространялся вокруг. Пожалуй, даже знаменитые курения «За сто шагов» не могли
Этот чудесный запах, нередко навлекавший на юношу необоснованные упреки (261), был главным предметом зависти принца Хёбукё, который, не желая отставать от друга, пропитывал платья лучшими благовониями и целыми днями усердно трудился над составлением ароматов. Весной принц любовался цветущими сливами, а осенью, когда все восхищались «девичьей красой» и каплями росы, сверкающими на «предназначенных оленю» цветах хаги (372, 373), помышлял лишь о «заставляющих забывать о старости» хризантемах (374), увядающих «лиловых шароварах», неприметных цветах «варэмоко», «я приду» (375). Он не мог оторваться от них до тех пор, пока на засохшие луга не ложился иней. Казалось, ничто другое не волнует его. Многие считали это довольно странной причудой и говорили, что он слишком изнежен, что нельзя постоянно потакать собственным прихотям… Гэндзи, к примеру, никогда не позволял себе предаваться с таким увлечением какому-то одному занятию.
Гэн-тюдзё часто заходил к принцу Хёбукё, и они вместе музицировали, стараясь превзойти друг друга. Любая безделица возбуждала в их сердцах дух соперничества, при этом они оставались самыми близкими друзьями. Люди звали их – принц Благоуханный и тюдзё, Источающий аромат. Все благородные отцы семейств, имеющие красивых дочерей, горели желанием породниться с юношами. Принц Хёбукё писал к тем девицам, которых полагал достойными, пытаясь выведать, истинно ли они прекрасны. Но, увы, ни одна не пришлась ему по душе. «Единственная, о ком бы я хотел заботиться, – думал он, – это дочь государя Рэйдзэй. Лучшей супруги я для себя не желаю». Его интерес к принцессе объяснялся тем, что мать ее, нёго Кокидэн, занимая высокое положение в мире, имела славу необыкновенно тонкой и изящной особы, сама же принцесса, как говорила молва, была чрезвычайно хороша собой. Ее хвалили даже посторонние, а уж прислуживающие ей дамы тем более не упускали случая превознести ее совершенства. В конце концов принц Хёбукё совсем потерял голову.
Тюдзё же, презирая мир с его преходящими утехами и понимая, что любая привязанность станет в будущем преградой на его пути, не позволял себе предаваться страстям и воздерживался от связей, которые могли осложнить его жизнь. Вполне возможно, впрочем, что подобное благонравие объяснялось тем, что он еще не встретил особы, способной взволновать его воображение. О тайных же похождениях, о которых обычно столь неодобрительно отзываются в мире, он и вовсе не помышлял.
В девятнадцать лет Тюдзё, сохранив за собой прежний чин, был удостоен звания сайсё и получил Третий ранг. Приобретя благосклонность высочайших особ, он, будучи простым подданным, жил, ни в чем себя не стесняя, избалованный общим вниманием, однако тайные сомнения терзали его душу, и он слишком часто предавался печали. Искусительные стремления сердца не имели над ним власти, он никогда не терял самообладания и, несмотря на молодость, слыл в мире человеком степенного, твердого нрава.
Подолгу живя в одном доме с дочерью государя Рэйдзэй, той самой, из-за которой лишился покоя принц Хёбукё, Тюдзё имел немало средств удовлетворить свое любопытство. Принцесса в самом деле оказалась незаурядной особой, она обладала благородными манерами и безукоризненно тонким вкусом.
Однако, имея неизменную доверенность к юноше, Государь неукоснительно следил за тем, чтобы тот не приближался к покоям принцессы. Тюдзё понимал, что Государь прав, и, как ни огорчал его подобный запрет, не предпринимал никаких попыток его нарушить. «Легко может статься, что я окажусь не в силах сдержать внезапный сердечный порыв, – думал он, – а последствия будут губительны как для меня, так и для принцессы».
Тюдзё словно рожден был для того, чтобы все им восхищались, ни одна женщина не могла устоять перед ним, довольно было нескольких случайно брошенных слов, чтобы покорить любое сердце. Стоит ли удивляться тому, что, сам того не желая, Тюдзё оказался связанным со многими женщинами? Разумеется, то были случайные связи, которым он не придавал решительно никакого значения и которые старательно скрывал, и все же совершенно бесстрастным он не был, а ведь ничто так легко не воспламеняет воображение женщины, как внешняя невозмутимость, за которой угадывается чувствительная душа. В конце концов в доме на Третьей линии собралось множество дам, которые горели желанием прислуживать ему. Все они страдали от его холодности, но готовы были мириться с чем угодно, только бы видеть его каждый день. Причем среди дам, которые жили в его доме, полагаясь на столь непрочные узы, оказалось немало особ высокого звания. Как видно, обаяние Тюдзё было настолько велико, что они предпочитали обманывать себя и на многое закрывать глаза единственно ради удовольствия жить рядом с ним.
– Пока жива моя мать, – часто говорил Тюдзё, – я буду неусыпно заботиться о ней, стараясь хотя бы таким образом исполнить свой долг.
Правый министр имел намерение предложить этому юноше одну из многочисленных дочерей своих, но пока не говорил об этом открыто, понимая, что люди вряд ли одобрительно отнесутся к такому союзу [130] . Но вот удастся ли ему найти лучшего зятя?
Шестая дочь министра, рожденная То-найси-но сукэ, выросла такой красавицей, что даже дочерям госпожи с Третьей линии было до нее далеко. Воспитание она получила прекрасное, и, не желая, чтобы в мире отзывались о ней пренебрежительно, Правый министр перевез ее ко Второй принцессе, которая тосковала, не имея никого, о ком попечения скрашивали бы ее одиночество. «Стоит кому-нибудь из этих юношей хоть мельком увидеть девушку, – думал министр, – они уже не смогут ее забыть. Люди понимающие наверняка оценят ее достоинства».
130
...вряд ли одобрительно отнесутся... – Югири и Каору были братьями по отцу, браки между столь близкими родственниками не поощрялись.
Решив не подчинять жизнь дочери слишком строгим запретам, он позаботился о том, чтобы в покоях ее царило веселое оживление, невольно вводящее в соблазн мужские сердца.
В том году пир после заключительных состязаний в стрельбе из лука решено было провести в доме на Шестой линии. Намереваясь пригласить к себе всех принцев, Правый министр отнесся к приготовлениям с особенным вниманием. В назначенный день во Дворце собрались принцы крови, достигшие совершенного возраста.
Сыновья Государыни отличались миловидностью и благородством осанки, но прекраснее всех был принц Хёбукё. Самым невзрачным показался собравшимся Четвертый принц, иначе именуемый принцем Хитати. И не потому ли, что его матерью была простая кои?
Как обычно, без особого труда победили левые. Состязания закончились раньше, чем предполагалось, и Правый министр, покидая Дворец, пригласил к себе в карету принца Хёбукё, принца Хитати и Пятого принца, сына Государыни. Приметив, что Сайсё-но тюдзё, принадлежавший к потерпевшим поражение, молча пробирается к выходу, министр остановил его.
Принцы согласились почтить мой дом своим присутствием, – сказал он. – Не хотите ли присоединиться к ним?
Сыновья министра – Эмон-но ками, Гон-тюнагон, Удайбэн, – а также многие другие вельможи, приглашенные на празднество, разошлись по каретам и отправились в дом на Шестой линии. От Дворца до Шестой линии довольно далеко, и пока ехали, пошел легкий снежок, сообщая необыкновенное очарование наступающим сумеркам.