Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари)
Шрифт:
Словно во сне облекся он в серое платье. «А ведь если бы я покинул этот мир первым, ее одежды были бы темнее…» - невольно подумалось ему, и он произнес:
– Обычай велит, Чтобы светлым было мое Одеяние скорби. Но слезы в два омута темных Превратили мои рукава…Затем стал он произносить молитвы, и каким же прекрасным было в тот миг его лицо! Когда же, начав вполголоса читать сутру, дошел до слов: «О великий Фугэн, бодхисаттва Всепроникающей мудрости, в истинном мире достигший истинного просветления…» [23] , даже самые благоречивые монахи-наставники не смогли бы сравниться с ним. Глядя на младенца, он думал: «Да, «разве траву терпения нам удалось
23
О великий Фугэн, бодхисаттва Всепроникающей мудрости…– Источник цитирования точно не установлен. Некоторые считают, что эти слова принадлежат основателю учения Тэндай - Дэнгё-дайси (иначе - Сайтё, 767-822)
Несчастная мать в горести сердечной не поднималась с ложа, и страх за ее жизнь заставил снова прибегнуть к молитвам.
Незаметно шли дни, в доме министра начали готовиться к поминальным службам, а как совсем недавно ни у кого и в мыслях не было ничего подобного, приготовления стали неиссякаемым источником новых печалей.
Даже самое обычное, далекое от совершенства дитя целиком занимает мысли родителей. Тем более естественно горе министра и его супруги. К тому же других дочерей у них не было, что и прежде доставляло им немало огорчений, теперь же они горевали больше, чем если бы драгоценный камень, бережно хранимый в рукаве, нечаянно упав, разбился вдребезги. Господин Дайсё тоже дни и ночи скорбел об ушедшей. Не бывая нигде, даже в доме на Второй линии, он все время свое отдавал ревностным молитвам. К возлюбленным же своим лишь писал, да и то нечасто.
Миясудокоро с Шестой линии под предлогом соблюдения строжайшей чистоты, особенно необходимой теперь, когда жрица находилась в помещении Левой привратной охраны, отказывалась отвечать ему.
У Гэндзи и прежде было немало причин для печали, теперь же жизнь в этом мире представлялась ему тяжким бременем. «Ах, когда б не новые путы (43), я бы стал наконец на путь, давно уже желанный…» - думал он, но тут же возникал перед его мысленным взором образ юной госпожи из Западного флигеля, которая, верно, тосковала теперь в разлуке с ним. Ночью он оставался один, и, хотя неподалеку располагались дамы, чувство одиночества не покидало его. «Есть ведь время в году…» (81) - думал он бессонными ночами и, призвав к себе славящихся красивыми голосами монахов, слушал, как взывали они к будде Амиде, пока не наступал невыразимо печальный рассвет.
Однажды Гэндзи всю ночь пролежал без сна на непривычно одиноком ложе. Вздыхая, прислушивался он к унылым стонам ветра, особенно тягостным в эту осеннюю пору. Когда же наконец рассвело, из тумана, окутавшего сад, возник чей-то слуга и, оставив ветку готовой распуститься хризантемы с привязанным к ней листком зеленовато-серой бумаги, удалился.
– Как тонко!
– восхитился Гэндзи, глядя на письмо, и по почерку узнал миясудокоро.
«Надеюсь, Вы понимаете, почему я не писала к Вам все это время…
Печальная весть Об увядшем цветке ее жизни Упала росой… И, наверно, влажны рукава У того, кто ею оставлен.Взглянув на небо, я ощутила, что не в силах сдерживать более своих чувств…»
Письмо было написано изящнее обыкновенного, и Гэндзи почувствовал, что не в силах его отбросить, хотя, казалось бы… «Но, право, как ни в чем не бывало присылать свои соболезнования…» - неприязненно подумал он. Впрочем, порвав с ней теперь, он подал бы новый повод к молве. Это было бы слишком жестоко. Что ни говори, а ушедшая просто выполнила свое предопределение. Но почему же тогда он видел все так отчетливо, слышал так внятно?.. Ему не удавалось изгладить в своем сердце неприятные впечатления того давнего дня, и не потому ли он не мог заставить себя изменить свое отношение к миясудокоро? Долго медлил он с ответом, оправдывая себя нежеланием нарушать покой проходящей очищение жрицы, но в конце концов, решив, что не ответить было бы просто неучтиво, написал на лиловато-серой бумаге:
«Могу ли я надеяться, что Вы простите мне столь долгое молчание? Все это время я постоянно думал о Вас, но пристало ли мне в моем положении… Рассчитываю на Вашу снисходительность…
Исчезают одни, Остаются другие - росинкам Недолго блистать. В мимолетности мира тщетно Страстям отдавать свое сердце…Постарайтесь
В то время миясудокоро жила на Шестой линии. Получив письмо, она украдкой прочла его, и сердце подсказало ей, на что намекал Гэндзи. «Значит, это правда, - в отчаянии думала она.
– О злосчастная судьба!» Что скажет ушедший на покой Государь? Особая дружба связывала его с принцем Дзэмбо, они были близки друг другу более остальных братьев. И когда принц просил его позаботиться о судьбе жрицы, Государь заверил его, что будет опекать ее как родную дочь, и не раз предлагал им обеим оставаться жить во Дворце, на что она, миясудокоро, неизменно отвечала отказом, даже это полагая ниже своего достоинства. Увы, могла ли она вообразить, что позволит себе предаться влечению чувств, недопустимых в ее годы, и лишиться доброго имени? Мысли одна другой тягостнее осаждали ее голову, и она чувствовала себя совсем больной.
Однако же миясудокоро не зря славилась в мире душевной тонкостью и изяществом манер. Даже перебравшись в Священную обитель на равнине, она сумела окружить себя изысканной, полностью отвечающей современным вкусам обстановкой, и самые утонченные придворные считали долгом своим по утрам и вечерам стряхивать росу с травы у ограды. Услыхав о том, Гэндзи не особенно удивился: «Достоинства ее неисчислимы, я уверен, что, несмотря ни на что, буду тосковать о ней, ежели она решится уехать, презрев суету столичной жизни».
Миновали поминальные службы, но Гэндзи остался в доме Левого министра до окончания срока скорби. Сочувствуя другу, влачащему дни в непривычно унылой праздности, частенько заходил сюда Самми-но тюдзё и, дабы отвлечь Гэндзи от грустных мыслей, рассказывал разные истории, то поучительные, то немного нескромные. Нередко они забавлялись, вспоминая ту самую Гэн-найси-но сукэ.
– Пожалей же ее, не стоит насмехаться над бедной старушкой, - иногда останавливал друга Гэндзи, хотя и сам не упускал возможности посмеяться. Они поверяли друг другу подробности своих любовных похождений, вспоминали и ту светлую Шестнадцатую ночь, и тот осенний день, и разные другие случаи. И в конце концов, сетуя на безотрадность мира, начинали горько плакать.
Однажды в печальный сумеречный час, когда сеял мелкий дождик, Самми-но тюдзё, сменив серое платье на более светлое [24] , пришел к Гэндзи во всем блеске своей яркой, мужественной красоты. Он застал друга у перил возле западной боковой двери, откуда тот смотрел на поблекший от инея сад. Дул неистовый ветер, внезапно хлынул ливень, но слезы, казалось, были готовы поспорить и с ним.
– Дождем ли, облаком ныне стала она - не знаю [25] … - словно про себя произносит Гэндзи. Он сидит, подперши рукою щеку, а легкомысленный Самми-но тюдзё, восхищенно разглядывая его, думает: «Будь я женщиной, моя душа непременно осталась бы с ним даже после того, как тело покинуло этот мир». Он устраивается рядом, и Гэндзи, одетый по-домашнему небрежно, лишь поправляет шнурки. Он в чуть более темном, чем у Самми-но тюдзё, летнем носи [26] , из-под которого виднеется нижнее платье, сшитое из глянцевито-алого шелка. Но и в этом весьма скромном одеянии он хорош так, что, сколько ни гляди, невозможно оторвать глаз.
24
…сменив серое платье на более светлое…– Судя по всему, описываемый разговор происходил в дни Десятой луны. Сорок девятый день после смерти Аои приходился на Десятый день Десятой луны, после чего можно было сменить платье на более светлое. Траур по сестре и жене продолжался три месяца
25
Дождем ли, облаком ли ныне стала она - не знаю…– В тексте цитируется стихотворение китайского поэта Лю Юйси (772-842) «Есть о чем вздыхать»:
«Когда впервые увидел ее в башне Тайных желаний, На весенние ивы в Учане был похож ее гибкий стан. Наши встречи, улыбки наши мимолетным сном промелькнули, Дождем ли, облаком ныне стала она - не знаю»26
Он в чуть более темном, чем у Самми-но тюдзё, летнем носи…– Скорее всего Гэндзи и после сорок девятого дня не сменил платье на более светлое