Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари)

Сикибу Мурасаки

Да, не проникнуть за вервие запрета [13] ».

Гэндзи узнал почерк - то была та самая Гэн-найси-но сукэ. «Поразительно, до каких пор будет она вести себя так, словно годы над ней не властны?» - с неприязнью подумал он и ответил довольно резко:

«Этот цветок Мне слишком ветреным кажется. Встречу сулит Он всем здесь собравшимся ныне Восьми десяткам родов».

Почувствовав себя обиженной, Гэн-найси-но сукэ тем не менее сочла возможным передать ему такое послание:

13

Вервие

запрета (симэнава, симэ)– ритуальная соломенная веревка с вплетенными в нее полосками бумаги. Вывешивается в синтоистских святилищах, означает, что проход закрыт. Гэн-найси-но сукэ намекает на то, что Гэндзи принадлежит другой и для нее недоступен

«Как досадно, увы, Что поверила я его имени. Бесполезной травой, Поманившей пустыми надеждами, Оказался этот цветок».

Поскольку Гэндзи приехал не один, шторы в его карете оставались все время опущенными, и многие были весьма взволнованы этим обстоятельством. «Совсем недавно господин Дайсё предстал перед нами во всем блеске своего парадного облачения. Сегодня же он приехал как простой зритель. Жаль, что нельзя взглянуть на него. Кого прячет он в своей карете? Вряд ли это незначительная особа…» - гадали собравшиеся.

«Что за нелепый разговор о цветах?» - недовольно думал Гэндзи. Право, не будь эта дама такой бесцеремонной, она наверняка воздержалась бы от продолжения, хотя бы из уважения к его спутнице.

Немало горестей выпало на долю Рокудзё-но миясудокоро за прошедшие годы, но никогда еще она не была так близка к отчаянию. Недавние события убедили ее в том, что Гэндзи окончательно охладел к ней, но уехать, порвав с ним, она не решалась, страшась беспомощности, одиночества и насмешек. Остаться в столице? Но тогда она наверняка сделается предметом беспрерывных нападок и оскорблений… Жестокие сомнения денно и нощно терзали ее душу. «Рыбу ловит рыбак, и качается поплавок…» (74) Ей все казалось, что она и сама безвольно качается в волнах, и в конце концов она почувствовала себя совсем больной.

Господин Дайсё не придавал особого значения ее намерению уехать и не пытался сколько-нибудь решительно препятствовать ей в его осуществлении.

– Что ж, вы правы, решив покинуть меня, недостойного, ибо, очевидно, я не вызываю в вашем сердце ничего, кроме неприязни. Я понимаю, что слишком никчемен и все же, если бы вы остались со мной до конца, разве не свидетельствовало бы это о подлинной глубине ваших чувств?
– уклончиво говорил он, не разрешая ее сомнений.

Надежда рассеять наконец тягостные мысли привела миясудокоро на берег Священной реки, но оскорбление, ей здесь нанесенное, вновь повергло ее в бездну отчаяния.

Тем временем тревога воцарилась в доме Левого министра. Состояние молодой госпожи резко ухудшилось, похоже, что не без участия злых духов. Подобные обстоятельства отнюдь не благоприятствовали тайным похождениям, и даже в дом на Второй линии Гэндзи заглядывал крайне редко. Что ни говори, а высокое положение дочери министра обязывало его относиться к ней с особым вниманием, и мог ли он не беспокоиться за нее теперь, когда ее недомогание было отчасти связано с неким не совсем обычным обстоятельством? [14] Разумеется, в его покоях постоянно справлялись соответствующие обряды и произносились заклинания.

14

…связано с неким, не совсем обычным обстоятельством.– Аои была беременна

Появлялись разные духи, среди них души умерших и души живых [15] , разные имена называли они, но один из них, отказываясь переходить на посредника, все цеплялся за тело больной и ни на миг не оставлял ее. Хотя он и не причинял ей особенно тяжких мучений, упорство, с которым он ее преследовал, не желая подчиняться даже самым искусным заклинателям, наводило на мысль, что все это было неспроста. Перебирая женщин, которых посещал господин Дайсё, дамы шептались:

15

…появлялись

разные духи, среди них души умерших и души живых…– Древние японцы верили, что в любого человека мог вселиться дух другого человека, почему-либо затаившего на него злобу. Это могла быть душа умершего человека, по какой-то причине задержавшаяся в этом мире, душа живого человека, покинувшая его тело во время сна, оборотень и т. д. Человек, в которого вселялся злой дух, заболевал и иногда даже умирал. Для того чтобы исцелить его от наваждения, вызывались монахи-заклинатели, которые посредством особых заклинаний и магических действий усмиряли злых духов, заставляли их покинуть тело больного и, перейдя на посредника, обнаружить свое истинное лицо и рассказать о причинах своей ненависти

– Миясудокоро и та, со Второй линии, пользуются его особой благосклонностью, потому и ненависть их должна быть страшна.

Обращались и к гадальщикам, но ничего определенного не узнали. Между тем ни у одного из обнаруживших себя духов не было причин питать к госпоже столь глубоко враждебное чувство. То были духи более чем незначительные, скорее всего просто воспользовавшиеся беспомощным состоянием больной: душа давно уже скончавшейся кормилицы, какие-то другие духи, с незапамятных времен не отстававшие от семейства министра… Госпожа захлебывалась от рыданий, приступы тошноты сотрясали ее грудь. Страдания ее были невыносимы, и окружающие совершенно потерялись от страха и горя.

От ушедшего на покой Государя то и дело приходили справиться о состоянии больной, он позаботился даже молебны во здравие ее заказать - милость особенная, несомненно повысившая ценность ее жизни в глазах окружающих.

Слух о том, что все в мире столь живо сочувствуют супруге господина Дайсё, не мог не взволновать миясудокоро. В доме Левого министра и не подозревали о том, что пустяковая, казалось бы, ссора из-за карет глубоко потрясла душу женщины, воспламенив ее безумной ревностью. Ничего подобного ей еще не доводилось испытывать. Мысли ее были совершенно расстроены, и скоро, почувствовав себя больной, она переселилась в другое место и прибегла к помощи молитв и заклинаний [16] . Прослышав о том, господин Дайсё встревожился и решил ее навестить. Поскольку нынешнее пристанище миясудокоро находилось в месте совершенно ему незнакомом, он пробирался туда с особыми предосторожностями. Рассчитывая смягчить ее сердце, Гэндзи объяснил женщине причины своего долгого, но, увы, невольного отсутствия, не преминув посетовать на ухудшившееся состояние больной.

16

…переселилась в другое место и прибегла к помощи молитв и заклинаний.– В присутствии жрицы синтоистского святилища нельзя было совершать буддийские обряды, к которым обычно прибегали во время болезней

– Я сам не так уж и беспокоюсь, но не могу не сочувствовать ее родным, которые от страха совсем потеряли голову. Потому я и счел своим долгом подождать, пока ей не станет лучше. Было бы крайне любезно с вашей стороны проявить великодушие… - говорит он, с жалостью глядя на ее измученное лицо. Ночь так и не сблизила их, а на рассвете, когда Гэндзи собрался уходить, миясудокоро, взглянув на него, почувствовала, как слабеет в ее сердце решимость расстаться с ним. Но она не могла не понимать, что теперь, когда возникло новое обстоятельство, заставившее Гэндзи сосредоточить все свои помыслы на особе, являвшейся главным предметом его попечений, ждать его было бы нестерпимой мукой… Так, встреча с ним не принесла ей облегчения, напротив…

А вечером пришло письмо:

«Больной, состояние которой в последние дни заметно улучшилось, внезапно снова стало хуже, и оставить ее невозможно…» - писал Гэндзи.

Полагая, что все это лишь обычные отговорки, миясудокоро все же решилась ответить:

«Знаю я, как легко, По топкой тропе ступая, Промочить рукава. Но по полю бреду все дальше, Обрекая себя на муки…

Так, «мелок, увы, этот горный колодец…» (41) Но могла ли я ожидать другого?»