Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари)
Шрифт:
А вот что он ответил:
«Я поспешил сюда, желая, чтобы Вы увидели сами, настала иль нет весна но, увы… Слишком многое всколыхнулось в памяти, и не могу вымолвить ни слова.
Каждый год в этот день Здесь ждало меня новое платье. И сегодня опять Облачаюсь в него, но, увы, Слезы льются из глаз по-прежнему…Не в силах я справиться с тоской…»
А вот что написала ему она:
«Так, пришел Новый год, Но с этим совсем не считаясь, ПрежниеДа, безутешна была их печаль…
Священное дерево сакаки
Дайсё (Гэндзи), 23-25 лет
Жрица Исэ (Акиконому), 14-16 лет, - дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо
Миясудокоро, дама с Шестой линии (Рокудзё-но миясудокоро), 30-32 года, - тайная возлюбленная Гэндзи
Ушедший на покой Государь (имп. Кирицубо)– отец Гэндзи
Нынешний государь (имп. Судзаку)– сын имп. Кирицубо и Кокидэн
Государыня-супруга (Фудзицубо), 28-30 лет, - наложница имп. Кирицубо, принцесса из павильона Глициний
Принц Весенних покоев (будущий имп. Рэйдзэй)– сын Фудзицубо
Государыня-мать (Кокидэн)– мать имп. Судзаку, бывшая наложница имп. Кирицубо
Правый министр– отец Кокидэн и Обородзукиё
Принц Хёбукё– отец Мурасаки
Омёбу– прислужница Фудзицубо
Хранительница Высочайшего ларца, затем - Найси-но ками (Обородзукиё)– дочь Правого министра, сестра Кокидэн, тайная возлюбленная Гэндзи
Левый министр– тесть Гэндзи
Госпожа из Западного флигеля (Мурасаки), 15-17 лет, - вторая супруга Гэндзи
Сёнагон– кормилица Мурасаки
Жрица Камо (Третья принцесса)– дочь имп. Кирицубо и Кокидэн
Жрица Камо (Асагао)– дочь принца Момодзоно
Особа из дворца Дзёкёдэн (наложница Дзёкёдэн)– дочь Правого министра, наложница имп. Судзаку
То-но сёсё– брат наложницы Дзёкёдэн
Бэн– прислужница Фудзицубо
То-но бэн– племянник Государыни-матери Кокидэн
Самми-но тюдзё (То-но тюдзё)– сын Левого министра, брат умершей супруги Гэндзи, Аои
Принц Соти (Хотару)– сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
Монах Рисси (Уринъин-но рисси)– старший брат наложницы Кирицубо, дядя Гэндзи
Приближался день отправления жрицы [1] , и все большее уныние овладевало сердцем Рокудзё-но миясудокоро. После того как не стало дочери Левого министра, которая, столь значительное положение занимая, была для нее постоянным источником волнений, в мире начали поговаривать: «Кто знает, быть может…» Сердца обитателей дома на Шестой линии преисполнились надежды, но, увы… Дайсё совсем перестал бывать там, и, видя, как он переменился, женщина поняла: подтвердились худшие ее подозрения, произошло что-то и в самом деле ужасное, что окончательно отвратило его от нее. И, отбросив сомнения, она решительно устремилась в путь.
1
…приближался
Никогда прежде жрица не отправлялась в Исэ в сопровождении матери, но, оправдывая себя тем, что столь юную особу нельзя оставлять без присмотра, миясудокоро все же решилась покинуть этот безрадостный мир. Узнав о ее намерении, господин Дайсё, несмотря ни на что, опечалился чрезвычайно, и от него стали приходить письма весьма трогательного содержания. Однако она и помыслить не могла о том, чтобы снова встретиться с ним. Разумеется, ей не хотелось, чтобы он укрепился в мысли о ее нечувствительности, но свидание с ним неминуемо увеличило бы смятение, с недавних пор воцарившееся в ее душе, а потому, говоря себе: «Ни к чему это», она неизменно отвечала отказом.
Иногда миясудокоро ненадолго возвращалась в свое прежнее жилище, но окружала это такой тайной, что господин Дайсё и не ведал о том. В нынешнюю же обитель нельзя было приезжать запросто, руководствуясь лишь собственным желанием, и, не имея средства увидеться с ней, Гэндзи по-прежнему пребывал в тревоге, а дни и луны все дальше и дальше уносили их друг от друга.
А тут еще и ушедший на покой Государь - нельзя сказать, чтобы открылась у него какая-то опасная болезнь, нет, но временами мучили его непонятные, неопределенные боли, и сердце Гэндзи не знало покоя. Однако ему была тяжела мысль, что миясудокоро уедет, затаив в душе обиду, да и не хотелось подавать повод к молве о себе. Потому-то он и отправился однажды в Священную обитель на равнине.
Стоял Седьмой день Девятой луны, не сегодня завтра жрица должна была выехать в Исэ, и миясудокоро, немало забот имея, пребывала в постоянном волнении, но поскольку от Гэндзи одно за другим приносили письма: «О, хотя бы на миг!», то она, как ни велики были ее сомнения, все же, не желая прослыть затворницей, решилась тайком принять его и побеседовать с ним через ширму.
Вот Гэндзи достиг обширной равнины, и печально-прекрасное зрелище представилось его взору. Осенние цветы увядали, в зарослях поблекшей травы уныло звенели насекомые. Ветер, поющий в соснах, неизвестно откуда приносил обрывки какой-то мелодии. Все вокруг было исполнено невыразимого очарования.
Не желая привлекать к себе внимание, Гэндзи выехал, взяв с собой лишь самых преданных передовых числом не более десяти, спутники его были облачены в нарочито скромные платья, но тщательно продуманный наряд самого Гэндзи поражал великолепием, и тонкие ценители, которых немало было в его свите, не могли оторвать восхищенных взоров от его изящной фигуры, необыкновенно прекрасной на фоне живописных окрестностей. А Гэндзи, глядя вокруг, корил себя: «О, для чего я не приезжал сюда раньше?»
Весьма ненадежный на вид тростниковый плетень окружал разбросанные там и сям крытые тесом хижины, непрочные, как всякое временное пристанище. Храмовые ворота «тории» из невыделанного дерева своим неожиданно торжественным видом повергали в смущение. Туда-сюда сновали служители, о чем-то переговариваясь, покашливая. Все это было внове для Гэндзи. В хижине «хранителей огня» [2] что-то слабо светилось, там было безлюдно и тихо. Гэндзи представил себе, сколько долгих дней и лун провела здесь эта снедаемая душевной болью женщина, и сердце его защемило от жалости.
2
…в хижине «хранителей огня»…– Большинство японских комментаторов полагают, что речь идет об особом строении неподалеку от храма, где молящиеся зажигали факелы и свечи, для чего специальные служители постоянно поддерживали там огонь