Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари)

Сикибу Мурасаки

Но, право, стоит ли снова обо всем этом писать?

Ответ Найси-но ками был вложен в письмо от ее прислужницы, Тюнагон. А уж та написала, как безмерна печаль госпожи. Многое в письме показалось Гэндзи чрезвычайно трогательным, и он вздыхал, читая и перечитывая его.

В письме госпожи из Западного флигеля сквозила такая нежность, что Гэндзи был растроган до слез:

«У моря живущий Рукавами черпает воду, Но едва ль не влажней Рукава у той, что осталась Здесь, за грядою волн…»

Присланные

одежды были искусно окрашены и прекрасно сшиты. Видя, сколь многообразны совершенства госпожи, Гэндзи посетовал на свое одиночество и невольно подумал о том, как счастливо могли бы они жить вдвоем на этом побережье. Так, здесь никто не требовал бы его внимания, и оно всецело принадлежало бы ей одной. И днем и ночью перед его мысленным взором стоял ее образ, порою воспоминания становились так мучительны, что у него снова возникало желание потихоньку забрать ее к себе, однако он неизменно отказывался от этой мысли. «Лучше подумаю о своих заблуждениях и постараюсь очиститься»,- решил он наконец и с тех пор все время свое отдавал посту и молитвам.

Гонец принес письмо и из дома Левого министра. Читая о том, как проводит дни его маленький сын, Гэндзи ощутил новый приступ тоски, но постарался взять себя в руки, «С ним-то я увижусь непременно, да и заботятся о нем надежные люди, так что оснований для беспокойства нет». И все же ни на каком другом пути он не блуждал так, как на этом.

Да, вот еще что: в сумятице этих дней забыла я рассказать о том, что Гэндзи послал письмо и в обитель жрицы Исэ. Случилось же так, что немного раньше оттуда тоже отправили гонца.

Письмо миясудокоро было искренне нежным. Неповторимое изящество слога, почерка свидетельствовало о подлинной утонченности натуры.

«Моя душа блуждает во мраке беспросветной ночи с того самого дня, когда дошла до меня весть о поистине невероятных переменах, происшедших в Вашей жизни. Я тешу себя надеждой, что пройдет совсем немного времени, и Вы вернетесь. Но, увы, как далек тот миг, когда увижу Вас я, отягощенная столькими прегрешениями.

Рыбачка в Исэ Рвет у моря горькие травы, Быть может, ее Ты вспомнишь, глядя, как соль С трав стекает в далеком Сума (114).

Право, как печально все в этом мире… И что ждет нас впереди?
– Подобных сетований было немало в ее письме: -

Настанет отлив, Но сколько ты ни старайся, У залива Исэ Не найдешь ты ракушек, тщетно Здесь влекутся унылые дни».

Она долго писала это письмо, откладывая кисть всякий раз, когда не имела сил сдерживать сдавленные в груди и просящиеся наружу чувства, и в конце концов исписала четыре или пять листов белой китайской бумаги, причем переходы туши, соразмерность строк поражали удивительным совершенством.

В прежние дни эта женщина была любезна сердцу Гэндзи, но после несчастья, которое произошло в доме Левого министра, он в ужасе отшатнулся от нее, несправедливо обвинив в случившемся. Она же, удрученная его холодностью, решилась расстаться с ним и уехала. Вспоминая об этом теперь, Гэндзи жалел ее и терзался угрызениями совести.

Письмо, полученное в таких обстоятельствах, показалось ему особенно трогательным, и даже к гонцу испытывая теплые чувства, Гэндзи задержал его у себя дня на два или на три, желая получше

расспросить о жизни миясудокоро в Исэ.

Гонцом же был юноша весьма достойной наружности, обычно прислуживающий жрице. В столь стесненных обстоятельствах жил теперь Гэндзи, что даже этот незначительный человек мог приблизиться к нему и пусть мельком, но все же увидеть его лицо. Разумеется, восхищению его не было пределов. Нетрудно себе представить, что написал Гэндзи в ответ…

«Когда б я знал, что придется мне вот так покинуть столицу, я, наверное, последовал бы за Вами. Я часто думаю об этом в унылой праздности моего нынешнего существования.

Право, чем собирать В Сума горькие травы, В лодке жителя Исэ Предпочел бы я оказаться И в морских качаться волнах… [10] Бросает рыбачка В костер хворост жалоб своих. Сколько еще Суждено мне смотреть здесь, в Сума, Как стекает каплями соль? (114)

Увы, когда еще доведется нам свидеться? Беспредельна моя тоска…» - вот что было написано в его письме помимо всего прочего.

10

…и в морских качаться волнах…– ср. с народной песней «Жители Исэ», «Приложение», с. 99

Таким образом сообщался он со многими, не желая, чтоб тревожились они, вестей от него не имея.

Гонец принес письма и из Сада, где опадают цветы. Отвечая Гэндзи, обе женщины спешили поделиться с ним мыслями и чувствами, зародившимися в их сердцах в дни разлуки. Их письма показались Гэндзи весьма занятными и довольно необычными, им удалось рассеять его мрачные мысли, и вместе с тем они дали ему новый повод к печали.

«Ветшает стреха, И память-трава подступает Все ближе и ближе. Гляжу, и обильно роса На мои рукава ложится…» -

было написано там среди прочего, и верно - кроме этой травы, не осталось у них теперь никакой опоры в жизни. Услыхав же, что в пору долгих ливней кое-где разрушилась стена, их дом окружавшая, Гэндзи немедленно отправил в столицу гонца с соответствующими указаниями для служителей Домашней управы, затем, призвав управителей владений своих, расположенных неподалеку от столицы, повелел им принять надлежащие меры.

Госпожа Найси-но ками крайне удручена была тем, что имя ее стало предметом для насмешек, и Правый министр, любивший ее более других дочерей, неоднократно просил о заступничестве Государыню-мать и даже сам ходатайствовал за нее перед Государем. В конце концов Государь решил, что ничто не мешает ему простить ее, тем более что она не имела звания нёго или миясудокоро, устанавливающего пределы его великодушию, а выполняла самые обычные придворные обязанности. К тому же разве не подверглась она достаточно суровому наказанию за свое недостойное поведение? Итак, Найси-но ками получила прощение и возвратилась на придворную службу, но и тогда не переставала она тосковать по тому, к кому давно уже влеклось ее сердце.