Повесть о храбром зайце
Шрифт:
Волкявичюс: Эх, ты! А всё туда же! Только бегать умеете, ка?!
Заяц: Я всё умею!
Волкявичюс: Ну конечно, айшку, айшку! Сиди уже, отдыхай. Скорро пойдём!
Волкявичюс в последний раз спустился в землянку. Спустился и затих. Как буд-то по тайному ходу ушёл, забыл про зайца.
Заяц: Эй, волк! Ты где там?! Помочь с чем? (Волк не отвечал.) Нет? Ау!
Ни звука, ни духа, как говорили в старину. Делать нечего. Полез за волком. Спустился, осмотрелся, хватаясь за канат на стене, продолжил спуск по всё сужающейся норе. Нора сужалась и сужалась. Уже не видно ничего — мрак подземный. Ветра неслышно, но где-то капает вода.
Нора
Волкявичюс: Э! Что не сидится, ка?!
Заяц: Что не отзываешься?
Волкявичюс: Химичю. Почти всё, туой бусю. Давай уходи назад — тут воздуха и так нет! Мирсим чя карту!
Заяц: Помочь с чем?
Волкявичюс: Нет. Но! Погоди. Палаук!
Заяц ждал, пока волк копошился в груде какого-то металла (судя по звукам). Бросал, стучал, всё приговаривал «не тас» и «не та». Наконец прозвучало «О». Нашёл! Опять загородил свечку и просунул найденный предмет зайцу. По отсвету заяц догадался, что это лук. «А этот мешок, значит, колчан».
Волкявичюс: Вот он дедовский, длинный! Герряу гивяниме не рраси! Из 2-ух видов дрревесины! Кажется, лиственница и беррёзка наша. То есть это… ваша. Хватай, ползи наверрх! Не завали мне тоннель! Давай, гррейтай!
Заяц: Спасибо! Ачю! Но не слишком ли…. Не слишком ли ценный подарок?!
Волкявичюс: Подаррок?! Дована?! Это не подаррок, Зайцевей! Это орружие. Ты им будешь убивать. И бррать на себя ответственность за это! Ползи давай, гррейтай, гррейтай!
Заяц взял лук и колчан со стрелами, пополз наверх. Он не видел своего оружия в темноте, но чувствовал его как продолжение лап и мыслей. «Вот оно! Вот оно чувство оружия, вот оно в лапах моих! Как легко мне было без него секунду назад! Какое-то детское чувство, давно забытое… воздушная безпечность, философия на пустом месте, а теперь… Он прав! Ответственность берёшь с оружием, и чувствуешь тяжесть каждой стрелы. Не взял бы, если б не чувствовал.
Скольких? Скольких безумцев, вставших у меня на пути, придётся ещё убить? Неужели нельзя по-другому, лес? Неужели нет такого способа? Оставить оружие навсегда, и взглядом одним побеждать в войнах! Такой силы страх вселять, что б разбегались как жучки из под бревна сухого! Через какой же ад должно пройти существо живое, чтобы так его боялись?! И будет ли оно живым после ада своего?! Нет! О нет, ад, если есть он, не для этого. Пройдя через муки адские, никого оно не напугает. Наоборот, любить захочет, как никогда до ада не любило. Но хватит ли любви такой, чтобы войну остановить? Ведь ненавидящий любви боится — она его ничтожит! Ему б убить любовь совсем! И всё позволить! Тогда уж можно начинать любые войны!»
«Неужели?!»
Заяц испугался своего озарения. Быстро пополз по тоннелю, пропрыгал лестницу, чтобы скорей — скорей — скорей увидеть свет. Страшная мысль посетила его:
«А что если раздолье — это подготовка к большой войне?! Весь мир лбами столкнуть, и пусть они рвут друг друга! При чём тут революции?! Дать максимум свобод! Распустить всё, что распускается! Распущенное отпустить на ветер! Пусть падает и бьётся! Убить родину! Убить семью! Убить брак! Искусства, историю, науки — музеи спалить! Убить любовь! Любые её формы убить! Как концепт убить. Как идею. Как дисциплину, как институт, как слово даже! И вот тогда! Тогда кровавые
Не уж то я прав?! Что если это цель их? Но зачем? Почему? Зачем им нужно это месиво из тел? Зачем рубить империи на страны, судьба которых утонуть в крови? Сгореть в кострах своих амбиций?! Зачем? Сошли с ума и пристрастились? Поверили в своё безумие? Привыкли? Или есть тут кто-то… другой? Третья сторона? Конечно, наши добрые соседи — причём каждый из них, каждый — свои интересы давно поставили выше правды. Но разве когда-то было по-другому? Разве может быть по-другому? Они делают то, что им положено делать. И уж, конечно, волкам помогали как могли! Тут и удивляться нечему! Себе разве что! Проглядели! Проглядели, подрезая розы в саду! Слишком заняты были красивыми жестами. Эх, проглядели и своих, и чужих! Но дальше что? Дальше этой грызни интересов, если кто-то, кто в здравом уме и при памяти может планировать, готовить, разжегать… мировую войну?!
Мировую!
Войну!
Неужели я прав? Неужели…»
Волк поднялся на землю. На спине портфель, набитый доверху. В лапах лопата.
Волкявичюс: Что? Заскучал? Что такой мрачный, ка?
Заяц: Тебе не кажется, что…
Волкявичюс: Что мне не кажется?
Заяц: Даже не знаю как сказать! Есть предчувствие у меня страшное!
Волкявичюс: У меня тоже. Ту ман падек чя. Давай обрратно всё заложим как было, закопаем.
Заяц: Всё?
Волкявичюс: Всё. Галим грижти.
Заяц: А эти мешки зачем?
Волкявичюс: А это всё назад. Запас стррратегический! Когда-нибудь прригодится, патикек ман!
Покидали мешки назад, разложили у стенки в тоннеле. Заяц так и не узнал, что в них — теперь ему и дела до них не было. Опустили плиту, завязали канат. Присыпали, разложили растения.
Волкявичюс: Заметёт за день-дрругой! Бус геррэй! Идём!
Заяц: К плоту?
Волкявичюс: Почти. Там ррядом.
Заяц: А у тебя… предчувствие какое?
Волкявичюс: Какое ещё прредчувствие?
Заяц: Ну ты сказал!
Волкявичюс: Аш? Что сказал?
Заяц: Ты сказал, что у тебя тоже предчувствие страшное!
Волкявичюс: Да. Будет ливень.
Заяц: А!
Волкявичюс: А что?! Ту ка норреяй ишгиррсти, ка?
Заяц: Я думаю, Волкявичяу, что нас всех ожидает большая страшная война.
Волкявичюс: Да, это правда. Теса сакай, Зайцевей!
Заяц: А ты откуда знаешь, ась? То есть… почему ты так уверен?
Волкявичюс: На болотах видел. Я же говоррил тебе, Зайцевей — там на болотах многое кажется и многое видится.
Заяц: Но это же…
Волкявичюс: Да, кабинетной логики там нет, а прравда бывает. Я тебя там видел лет 5 назад. Знал все 5 лет, что появишься. И внимание: нашёл тебя рровно там, где и видел. А, нетикетина? О буна!
Заяц: А про войну ты что видел?
Волкявичюс: Машины здорровенные, как на фабрриках, йо! Только машины эти не мыло делали, а мерртвецов ррядами складывали. Та-та-та-та-та-та!
Заяц: Это что?
Волкявичюс: Злая огнём стрреляющая штука! Не знаю, что это. И знать не хочу.