Повесть о моем друге Игоре
Шрифт:
— Сережа.
— А меня Игорь. Сколько тебе лет?
— Два с половиной годика.
— А мне четыре. Теперь мы с тобой знакомы.
Вообще он легко сходится с ребятами. Особенной симпатией его пользуются маленькие, которым он любит оказывать покровительство.
Родители Сережи, наблюдавшие эту картину, говорят:
— Скажи мальчику спасибо, за то что он дал тебе покрутить.
Сережа сказал “спасибо”.
— Пожалуйста, — вполне серьезно ответил Игорь.
Потом Сережа дал покрутить
— Спасибо, — взяв штурвал, сказал Игорь и добавил: — А ты мне скажи — пожалуйста.
Потом он учил Сережу кататься с горки, вместе играли в песочек. Когда родителям пришла пора уходить, Сережа ревел и рвался к Игорю. Его никак не могли унять. Но Игорь и тут нашелся:
— Приходи завтра в это же время в парк, я тоже тут буду, и будем снова играть.
Согласие было получено, и слезы кончились.
Гуляли в зоопарке. Проход по одной из дорожек был перегорожен доской, к которой была прибита надпись: “Проход воспрещен”. Когда Игорь хотел пролезть под загородкой, я сказал, что туда нельзя.
Неподалеку продавалось мороженое. Мы сидели на лавочке возле загородки с запретительной надписью и ели мороженое. Игорь увидел, что воробьи свободно пролетают под загородкой на запрещенную территорию, и спросил:
— А воробьям можно под этим проскакивать?
После месячного пребывания на детсадовской даче родители взяли на один день Игоря погостить дома и привезли его на дачу к нам. Я удивился происшедшей в нем всего лишь за один месяц перемене. Это был тихий, спокойный ребенок, без какой-либо свойственной его возрасту стремительности, порывистости. Голос был тихий, ровный, какого я у него никогда не слыхал. Он не кричал, не порывался куда-то бежать, не смеялся, и если улыбался иногда, то какой-то спокойной, я даже сказал бы, снисходительной улыбкой. Спокойно спрашивал, если его что-нибудь интересовало, спокойно, без свойственного ему увлечения, отвечал, если его о чем-нибудь спрашивали. Проходя по улице и увидев в каком-нибудь дворе играющих ребят, он спрашивал, во что они играют. Последив за игрой с минутку, он улыбался своей спокойной снисходительной улыбкой, и мы отправлялись дальше. Казалось, переменилось не только поведение, но сам характер ребенка.
Вечером родители повезли его обратно на детсадовскую дачу. Он ехал безропотно, без слов, без возражений. По дороге родители почему-то передумали и решили взять его на оставшуюся часть лета домой. На следующее утро Игорь был снова у нас, и я еще раз был удивлен происшедшей в нем перемене. Это был очень живой, подвижный, веселый, разговорчивый, даже, я бы сказал, болтливый ребенок. Он бегал, прыгал, кричал и громко смеялся. Словом, это был прежний маленький чертенок — ничто не переменилось
Возможно, вчера мысль о том, что ему предстоит снова разлука с родителями, подсознательно тревожила его и убивала в нем инстинктивную радость бытия.
Петр рассказывал, что, уезжая с дачи, он говорил ребятам:
— Ребята, я уезжаю домой!
И раздарил им все свои игрушки.
Ездили с Игорем в Архангельское. На загородной дороге он увидел светофор, на котором были нарисованы глаза и рот. Спросил:
— А для чего на светофоре глаза и рот? Чтобы видеть и есть?
В лесу пекли на костре картошку. Игорь поделил доставшуюся ему картофелину на кусочки величиной с ноготок и сказал:
— Чтоб больше было.
Сидим во дворе на лавочке. Откуда-то доносится по радио минорный марш. Игорь говорит:
— Это музыка скучная. Это солдаты уходят с войны. Правда, дедушка, когда солдаты уходят с войны, у них такие глаза?
— Какие?
Опускает ресницы, почти закрывая глаза.
— Это потому, что на войне скучно.
Прислушивается к музыке:
— Это по телевидению сейчас показывают, как солдаты уходят с войны.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что музыка скучная.
Можно не сомневаться, что словами “скучно”, “скучная” он заменяет слова “грустно”, “грустная”, которых еще не знает.
— Дедушка, а кто это такая, Кибернетиха?
Нарисовал что-то вроде усеченного конуса.
— Что это? — спрашиваю.
— Это такое… забыл — что крутится.
— Колесо?.. Карусель?
— Не только колесо и не только карусель крутится.
К вечеру разыгрался, надел мою белую рубашку, которая ему до пят. Из-под рубашки видны ноги в красных пуховых носочках, которые связала ему бабушка Маня. Длинные рукава свисают вниз, словно крылья.
Говорит:
— Я гусь.
На самом деле в своих красных носочках похож на гуся.
Ходит по комнате, согнувшись, и говорит:
— Вот такие бывают гуси. Вот так согнутся, а сами на своих лапах ходят.
Я наделал Игорю по его просьбе из пластилина кубиков. Потом они с Тамарой наделали кубиков, но более небрежно и гораздо больших размеров. Говорю Игорю:
— Что же это у вас такие большие кубики? Не хватило терпения сделать маленькие?