Повесть о Морфи
Шрифт:
Арну де Ривьер был высокоодаренным шахматистом. Он оказал Полу наиболее серьезное сопротивление, и Пол неоднократно говорил, что Жюль – бесспорно сильнейший шахматист Парижа. Они часто встречались и проводили вместе время, свободное от шахмат. По профессии Арну де Ривьер был журналистом и часто выезжал за пределы Парижа. Пол тогда скучал и с нетерпением дожидался его.
Зато Монгредьен не сумел оказать Полу никакого сопротивления в матче. Он хорошо разыграл первую партию и добился почетной ничьей, но затем все пошло, как обычно. Пол разгадал Монгредьена и выиграл семь партий
Пол совершенно не утомлялся от игры с ним. Ловушки и тактические удары Монгредьена он разгадывал мгновенно, спокойно обходил их – и ему оставалось лишь дождаться, когда спелый плод упадет ему в руки.
Монгредьен был редкостным тяжелодумом, но и это ничуть не утомляло Пола. Он прошел школу Паульсена и других знаменитых тяжелодумов, он совершенно не реагировал на долгое ожидание и не утомлялся им.
Когда обсуждались шансы сторон в предстоящем матче Стаунтон – Морфи, многие англичане полагали, что Стаунтону, возможно, удастся «пересидеть» своего молодого противника.
Но Пол и Эдж только посмеивались в ответ на такие речи. Пол пересидел бы даже знаменитого своей медлительностью Уильямса, если бы в этом возникла необходимость.
Пренебрежение к шахматам, проявленное Полом в первые месяцы 1859 года, никак не устраивало мсье Лекэна и других французских шахматистов.
Лекэн затеял в кафе «Де ля Режанс» грандиозный гандикап – турнир для всех желающих, который разыгрывался в пяти классах. Пятый класс получал от первого вперед… коня и ладью!
Победители всех классов должны были встретиться с Полом в финале. В гандикап записалось множество участников, но велся он так неаккуратно, что распался не закончившись.
К началу апреля Париж так надоел Полу, что он начал поторапливать Эджа. Он хотел уехать не прощаясь ни с кем, но это оказалось не так просто. Парижские поклонники Пола так шумно горевали, что пришлось сыграть в Версале консультационную партию вслепую против совещавшихся Шамуйе и членов версальского шахматного клуба…
Затем в честь отъезда Пола парижские шахматисты устроили роскошный вечер, который был проведен в кафе «Де ля Режанс».
На этом вечере поэты читали в честь Пола стихи, а скульптор Лекэн под гром аплодисментов увенчал лавровым венком бюст Пола Морфи, изготовленный его искусными руками.
Когда вечер окончился, Пол с Эджем незаметно отделились от компании, чтобы побродить в последний раз по ночному Парижу.
Утром 10 апреля Пол и Эдж уехали в Лондон. С ними поехал Жюль Арну де Ривьер, решивший провожать Пола до трансатлантического парохода.
XVI
Пол вернулся в Лондон, и британская печать встретила его приветственной кантатой. Он победил континент, островитяне были довольны. Газеты подчеркивали, что фамилия «Морфи» в истоках своих, безусловно, ирландского происхождения.
Интерес к матчу со Стаунтоном, заглохший за время отсутствия Пола, вспыхнул
Теперь, правда, вопрос ставился не «кто выиграет – Морфи или Стаунтон?», а несколько по-другому: «будет Стаунтон играть или не будет?» Во всех клубах держали пари, и курс был 5 к 4 за то, что Стаунтон играть не будет.
Редакции газет, имевших шахматные отделы, были завалены письмами, и на 90 процентов это были письма британцев, возмущенных тактикой Стаунтона.
«Есть у нас чемпион или у нас нет чемпиона?» – вопил оскорбленный Джон Булль. Лондонские и провинциальные шахматные клубы выносили резолюции за резолюциями, почти все они клеймили Стаунтона и выражали Полу свое горячее сочувствие.
Не так жарко, как в Париже, но и в Лондоне симпатии широких кругов были, бесспорно, на стороне Пола. И все же гордое звание не давалось Полу. Практически он не мог заставить Стаунтона играть; тот, словно уж, выскальзывал у него из рук.
Что ему порицания, что неодобрительные революции!
Он твердо решил не играть и держался за свое решение с британским, бульдожьим упорством. Чужеземец уедет. Газеты покричат и замолкнут – только и всего. А проигранный матч навсегда останется в веках… Так рассуждал Стаунтон.
Стаунтон не пошел бы на конфликт со всем английским шахматным движением, но он знал точно, что среди богатых и влиятельных шахматистов у него немало друзей и единомышленников. Однако соблюдать видимость объективности и даже дружелюбия было необходимо. Как только Пол вернулся в Англию, Гэмптон вытащил на свет забытый проект проведения консультационных партий. Пол сгоряча хотел отказаться, но затем подумал, что как-никак он будет играть со Стаунтоном, несмотря на присутствие консультантов. Он будет играть со Стаунтоном, победит и заставит его признать себя побежденным. Пусть это не матч, но это все-таки кое-что!
Пол известил Гэмптона о своем согласии. Партии игрались два дня подряд, в пятницу и субботу. Бэрд заболел, Полу дали другого консультанта – того самого Барнса, который так напугал его когда-то в первые дни после приезда в Англию.
Как консультант Барнс не оставлял желать ничего лучшего. Он не мешал Полу играть, не суетился, не лез с неосуществимыми идеями. Лишь изредка, выслушивая замыслы Пола, он касался длинным, поросшим рыжим пухом пальцем какой-нибудь фигуры и вежливо спрашивал: «А это, мистер Морфи?» Пол пояснял – и шотландец удовлетворенно кивал лошадиной головой. Они играли в полном согласии, без малейшего конфликта.
Стаунтон играл против них со своим всегдашним другом и адъютантом – священником Оуэном. Он грубо обрывал его, кричал и гневался. Оуэн терпел, но изредка подпускал шпильки.
Единения у приятелей не было, им нечего было противопоставить дружному натиску противника. Пол и Барнс легко и уверенно выиграли обе партии.
Разумеется, обе они появились в «Иллюстрэйтед Лондон ньюс» с примечаниями третьего лица. Примечания доказывали с неопровержимой ясностью, что в поражении повинен отнюдь не мистер Стаунтон, а его незадачливый партнер, грубо навязанный Стаунтону устроителями и прискорбно исказивший глубокую, вдохновенную игру Стаунтона…