Повесть о настоящем пацане
Шрифт:
«И чего это такого мы вчера наглотались?» – трогая тяжелую голову подумал Валик и, в который раз, поклялся себе завязать совсем.
Тут проснулся Лелик и по его лицу было видно, что он испытывает совершенно те же самые чувства.
– Что брат, плохо тебе? – поинтересовался Валик.
– Ох-х! – вместо ответа протянул Лелик, которого колбасило ничуть не меньше, чем Валентина, если не больше.
– Меня так перло – целую жизнь прожил. Прикинь, мы с тобой в такие переделки встряли!
– Меня тоже так же глюкало, прикинь, – подал голос
– Это только подтверждает мою теорию, что глюк основан на качестве исходного сырья. Если куст конопли вырастет на куче навоза, то и гнать ты будешь только про говно. А если лаборант, синтезируя лизергиновую кислоту перечитает детективов, будут мерещиться одни только бандиты кругом. Интересен смысл видения про ключ. К чему бы это? Может, Фрейд?
– Ох-х, – высказал свое мнение Лелик.
– Я думаю, продолжал Валик, что необходимо для поднятия настроение слегонца догнаться.
Он с трудом поднялся на ноги и замер с открытым ртом.
Лелик проследил за направлением его остекленевшего взгляда и тоже превратился в соляной столб: дальняя стена представляла собой забавное зрелище, будучи обклеенной сплошняком разноцветными марками.
– Ы…ы…ы, – показывал на нее пальцем Лелик.
Валентин проявил большее хладнокровие – он только сделал судорожное глотательное движение и произнес:
– Я не думаю, что нас по-прежнему прет. Поэтому рискую предположить, что все это было на самом деле.
Он что-то припомнил и полез за пазуху. Там на стальной цепочке висели два ключа – один большой, другой – поменьше, и тоненько позвякивали.
– Видал Феню? – спросил он у товарища, глаза которого были совершено безумны в этот момент.
– Напоминаю, что в самом конце нас убили, – еще более накалил обстановку Валентин.
– А может, это глюк какой циклический? – предположил Лелик, который больше ничего не смог бы предположить.
– Не похоже, – ответил Валик, отковыривая марку от стены. – Слишком все банальное и правдоподобное. О, смотри!
Валик показал Лелику крохотное отверстие на шее.
– У тебя – такое же.
Друзья сели и загрустили. После тягучей паузы Валик сказал:
– Предлагаю не раздумывать о том, что было, почему и какие имеет последствия. Предлагаю лучше подумать о том, что мы дальше будем делать. Похоже, мы все-таки попали в переделку, но теперь вопрос в том, найдет ли нас мафия или мы найдем нужные нам замки, и что произойдет скорее.
– А по-моему вопрос в том, какого черта мы делаем у тебя дома, – вставил свое веское слово Лелик.
– Это не главное. Главное в том, куда мы будем двигаться дальше.
– Согласен, – сказал Лелик. – Предлагаю двинуть по сто и куда-нибудь уже двинуться.
Двинули по сто, потом еще по сто, а потом вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась крепкая наголо стриженная девица.
– Привет, – сказал девица. – А где Женя?
Лелик при ее появлении с криком забился под кровать.
Давыдович сомневался недолго. В
Именно поэтому антиквар, поежившись от предчувствия нового приключения, решительно свернул в лесок и зашагал по протоптанной кем-то тропинке прочь от монастыря – у него были новые сведения, что отсюда можно добраться до Москвы на электричке.
Это было проделано с успехом и большим пафосом. Когда Давыдович выходил на перрон московского вокзала, он даже был немного разочарован, что появление его персоны на этом вокзале не было встречено широким общественным резонансом. Даже какая-то хамоватая парочка чуть не сшибла его с ног, ломясь за каким-то поездом.
Давыдович выругался, закинул мешок на плечо и пошел ловить такси – ситуация этому благоприятствовала. С помпой он доехал до музея краеведения, директор которого, возвратясь из длительной командировки, страдал от черной депрессии по поводу своих неудач и неудач своего культурного заведения.
У него срывалась запланированная поездка с экспозицией по городам и весям, о которой он договорился уже с музейным ведомством и даже выхлопотал загранпаспорт для себя и для всей своей семьи. Это был его последний шанс вывезти своих отпрысков куда-нибудь «за кордон» – они уже ему плешь проели, а зарплата директора музея была не так велика, как того хотелось бы его жене.
По этому поводу уважаемый директор был в легком опьянении и тяжелом отходняке постоянно. Именно в момент перехода из одного состояния в другое и застал его торжествующий Давыдович, и даже сердобольная секретарша не смогла отбить напористое вторжение воодушевленного своей миссией антиквара.
Мягко, но настойчиво отстранив секретаршу, Давыдович чуть ли не с ноги открыл дверь и прошел, ступая, точно капрал на параде, прошел ровно на середину комнаты и представился:
– Михаил Давыдович.
Директор конвульсивно вздрогнул и уронил пластиковый стаканчик, из которого растеклось что-то бурое. Начальствующий неудачник накинул на свой позор какие-то бумаги и попытался сделать деловое лицо. При этом у него получилось нечто совершенно несуразное: верхняя половина лица уже перестроилась на нужный лад, а нижняя, в лице, если так можно выразиться, нижней челюсти, еще не успела. Впрочем, Давыдовичу было не до того, он был распираем чувствами и не замечал вокруг ничего, подобно той самой драчливой птице. Он выпятил грудь, закатил глаза и громогласно произнес: