Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)
Шрифт:
Потом разговор перешел к событиям сегодняшнего дня.
— Эти пьяные оргии, этот разгул толпы заставляет меня припоминать самые мрачные дни французской революции, — говорил Локкарт, перебирая пальцами фужер. — Стихия поглотила Россию, и она напоминает сейчас огромный бедлам. Мне жаль народ, который терпит нечеловеческие муки.
— Так помогите нам! — воскликнул Савинков. — В ваших силах покончить с большевиками, установить твердую власть.
— Вес не так просто, Борис Викторович. Лучшие умы Европы и Америки неустанно думают над тем, как спасти русский народ.
— Вот поэтому вы и должны, — Борис Викторович сделал выразительный жест, — придушить…
— Мы связаны западным фронтом, — прервал его Рейли. — Открыто выступать здесь, в России, мы просто не можем.
— Что же вы предлагаете?
Рейли вопрошающе взглянул на Локкарта. Лицо шефа было бесстрастным. Но Рейли отлично знал, что за этой кажущейся бесстрастностью скрывается бульдожья хватка.
— Скажите, Борис Викторович, — издалека начал Рейли, — разве в вашей стране перевелись храбрецы, преданные России офицеры? Разве нет у вас истинных патриотов, способных…
— Я вас понял, господин Массино… — Савинков тут же поправился, — господин Рейли. Такие силы у нас есть. Но они разрознены, их раздирают распри. Вечная наша русская надежда на варягов… О, как я ненавижу эту тупую дворянскую спесь, это убожество мыслей!
Савинков говорил быстро, захлебываясь словами. Он упрекал Каледина — потащился зачем-то на Дон, когда действовать надо здесь, в Петрограде. Сетовал на Керенского— этот политик в бабьей юбке не видит дальше собственного длинного носа.
Локкарт слушал и внутренне усмехался: ему хорошо была известна эта, как он ее называл, типично русская черта— много говорить и мало действовать. Рейли, наоборот, казалось, впитывал в себя каждое слово Бориса Викторовича. Он не отрываясь глядел ему в лицо и согласно кивал головой.
— Нам нужен человек… нет, не человек — титан, Прометей, — Савинков стиснул кулаки, — который зажег бы в России священное пламя возрождения, влил в нашу страну свежую кровь.
— Такой человек есть! — Рейли встал, поднял бокал. — Господа! Я предлагаю тост за Бориса Викторовича Савинкова — спасителя России!
Савинков опешил: что это? Насмешка? Открытая лесть? Тактический маневр? Или… Или союзники в самом деле думают… что он… Нет, нет! Ведь только наедине с собой, да и то в редчайшие минуты, Борис Викторович
позволял честолюбивым мыслям возносить себя в призрачные дали. И вдруг… Как сумел этот Рейли Сидней Джордж (или как его там?) угадать его самые сокровенные, самые жгучие желания? «Силен, бестия, — подумал он, чокаясь с Рейли, — башковит! Ох, башковит!»
Сиднею Рейли не представляло особых трудов разглядеть подлинную сущность Бориса Викторовича. Давно уже с пристальным вниманием английский разведчик следил за бурной и изменчивой судьбой этого человека.
Вся жизнь Бориса Викторовича была сплошной авантюрой. Юношей он на какое-то время увлекся идеями социализма и стал изображать из себя эдакого посконного народника, для которого «мужички-лапотники» были извечной, мучительной загадкой. Потом это созерцательное философствование сменилось кипучей жаждой деятельности,
Прожженный интриган и заговорщик, Борис Викторович был человеком большой личной храбрости. И хотя шла она все от того же позерства, от желания выделиться «из серой массы», встать над ней, все ж в смелости ему не отказывали даже враги. Вместе с четырьмя единомышленниками он возглавил боевую организацию эсеровской партии — особый террористический отряд. Основная задача отряда — убийство высокопоставленных царских чиновников. Накануне первой русской революции Савинков «со товарищи» убили дядю царя — великого князя Сергея Александровича и министра внутренних дел Плеве. Особой пользы революции эти убийства не принесли, но зато они прославили на весь свет имя Бориса Савинкова. А ему так хотелось оставить свой след на пыльных страницах исторических фолиантов! И вот мечта осуществилась— ширококрылая слава вознесла его на пьедестал героя-цареборца.
Вкусив слабость этой славы, Борис Викторович после неудач революции 1905 года стал литератором: сенсационные террористические акты сменились не менее сенсационными творениями. Снова имя Савинкова-Ропшина замелькало на страницах газет. Автобиографический роман «Конь бледный», повести «То, чего не было» и «Конь вороной» выдвинули В. Ропшина в число «теоретиков» партии эсеров. Гимназистки не спали ночами, томно охали, восторгаясь смелостью и самовлюбленностью героев писателя-террориста. А сам Борис Викторович… Что значила для него слава без власти?
После февральской революции к Савинкову (наконец-то!) пришла и власть. Он стал помощником Керенского.
Много лет спустя, на закате жизни, опустошенный, подавленный Борис Викторович попытался сам себе ответить на вопрос: почему я пошел против большевиков. И ответил так: я не верил, что русский народ пойдет за большевиками; я не верил, что большевики выражают волю народа; я считал большевиков кучкой авантюристов, не способных удержать власть…
Однако большевики не только сами удержали власть, но и отобрали ее у Савинкова, за что он лютой ненавистью возненавидел их.
Осушив бокал, Борис Викторович поморщился:
— Вы мне льстите, капитан. А лесть — неверный союзник, — решительным жестом он отодвинул стул и поднялся. — Господа! Мы собрались не для того, чтобы говорить друг другу комплименты. Руководством «Союза Защиты Родины и Свободы» я уполномочен сделать заявление…
— Ну зачем же так официально, дорогой Борис Викторович? — прервал его Локкарт. — Поговорим как старые добрые друзья, собравшиеся у традиционного камина…
Савинков свысока взглянул на англичанина и продолжил: