Повесть о потерянном времени
Шрифт:
Между тем, ситуация с жильём действительно накалялась. В ПЗ со временем накопилось большое количество майоров, главным критерием перевода которых из войск в Питер было наличие у них хоть какого-то жилья в черте града на Неве или его ближайших окрестностях. «Хоть какое-то жильё» отличалось большим разнообразием. Например, майор Павлов вместе с женой и дочкой жил на правах «подселенца» у своей тёщи в стенном шкафу. Это был, конечно же, не в чистом виде стенной шкаф, но очень близкая к нему по своим размерам комнатка. Размер жилой площади комнатки-шкафчика составлял около семи квадратных метров и в ней помещалась одна двухспальная кровать. На этой кровати всё семейство спало уже добрый десяток лет. И нельзя было сказать про кого-то из членов семейства, например, следующую фразу: «этот член семейства лёг спать в 22.00». Гораздо точнее можно было сказать, что кто-то из членов семейства «прыгнул спать в 22.00». Правильность такой терминологии объяснялась тем, что пролезть между кроватью и стеной, дабы взобраться на семейное лоно откуда-нибудь сбоку, не представлялось никакой возможности. Поэтому члены семьи при подготовке ко сну раздевались где-нибудь в ванной (или в туалете, в общем, в тех местах, где в данный момент отсутствовала тёща) и затем с порога выделенной им комнатки-шкафчика «рыбкой» ныряли через спинку кровати в пружинящую постель. Со временем подобные акробатические этюды стали даваться майору всё труднее и труднее. В итоге, майор, демонстрируя следы многочисленных ушибов и переломов,
Из-за этого пресловутого «жилищного вопроса» порой накалялись не только семейные отношения, но и отношения в служебных коллективах. Так служил в одном из отделов ПЗ майор Глюков. Несмотря на сорокалетний возраст майор ни разу не был женат и проживал в отдельной двухкомнатной квартире. В том же отделе служил капитан Ершов, который, так же как и майор Павлов, проживал с семьёй у тёщи в «стенном шкафу». И таким образом в жизни Ершова всё сложилось, что тёща была старше зятя-капитана всего на три года. Это была моложавая и свободная от брачных уз дама, которая вместо того, чтобы хоть как-то устроить свою дальнейшую личную жизнь, почему-то сосредоточилась на отравлении капитанового существования при земной его жизни. Например, эта дама учиняла Ершову всяческие препятствия, когда капитан желал воспользоваться ванной, затевая в этот момент трёхдневную стирку своего многочисленного исподнего белья, а когда майору, наконец, всё-таки удавалось помыться, тёща принималась в резкой форме и с использованием ненормативной лексики выражать ему претензии по поводу недостаточно качественной уборки за собой помещения ванной комнаты и т. д. и всё по мелочи. В общем, «доставала» капитана тёща, как только могла. В минуты отчаяния капитан жалостливо просил Глюкова: «Коль, ну помоги! Ну, женись ты, пожалуйста, на моей тёще. Она же ещё ничего «тёлка», да и младше тебя на четыре года… Ну что ты там один делаешь в своих хоромах?» Флегматичный майор предпочитал уходить от прямых ответов, но как-то раз Ершов его всё же, что называется, пронял.
— Ну, хорошо, — как-то выдавил из себя Глюков в ответ на очередные горячие капитановы мольбы, — я на ней женюсь, но только при одном условии.
— Согласен на любые условия. Давай же, Колян, не тяни. Говори скорей.
Внимательно рассматривая фотографию капитановой тёщи, Глюков ещё немного подумал и многозначительно изрёк:
— Ты должен будешь, Андрюша, всегда называть меня папой и обращаться ко мне только на «Вы», почтительно кланяясь при встрече в пояс.
Не расположенный к шуткам капитан вспылил и разгорелся конфликт. В итоге Глюков так и не женился на тёще Ершова, и офицеры долгое время друг с другом не разговаривали.
Так и пронеслись три года капитановой службы в военной приёмке. За это время он успел превратиться в майора, рассмотрел горы извещений о внесении изменений в конструкторскую документацию, провёл многие тысячи часов экспериментов на стендах и прожил несколько жизней в многочисленных командировках. Несмотря на частые и длительные расставания со своей дражайшей супругой, в майоровом семействе, приблизительно через год после перевода в Ленинград неожиданно появился ещё один, как бы дополнительный к первому, сын. При этом самонадеянный майор был почему-то твёрдо уверен, что он сделал всё сам и никто ему в этом деле даже ни чуточки не помог. Ну, разве что жена как-то поучаствовала… Откуда у майора была такая уверенность? Как это, откуда? Он, конечно, подолгу отсутствовал дома, но при этом никогда не забывал каждый день звонить супруге по телефону. И в ходе телефонных переговоров супруга всякий раз подтверждала ему отсутствие всяческой помощи извне. Она так всегда прямо и говорила: «Когда ты, наконец, приедешь из своей дурацкой командировки? Ни от кого помощи не добьёшься!» Вот эти слова-то и придавали майору непокобелимую уверенность в прочности семейного тыла.
Несмотря на непривычное обилие событий, произошедших за довольно короткий промежуток времени, в судьбе Сергея наметился очередной поворот. Всё дело в том, что получивший очередное воинское звание Просвиров тем самым вплотную приблизился к ограде «кладбища майоров». Один раз он даже как-то увидел во сне себя, лежащего на этом кладбище. Наблюдая за собой как бы через чугунную решетку кладбищенской ограды, Сергей видел слабо узнаваемую, сморщенную старостью морду своего лица, возлегающую между полуистлевших погонов с потускневшими майорскими звёздами.
И ничего нельзя было поделать в этом военном представительстве, в котором пышным букетом процветало движение поддерживающих друг друга однокашников различных ракетных бурс, подобно тому, как это было в Японии, и с той лишь разницей, что в этом островном государстве соревновались между собой в протекционизме выпускники различных университетов. Сергей ни к одной из этих группировок не имел абсолютно никакого отношения (особенно это касалось группировок выпускников японских университетов), и поэтому его шансы пробиться по службе куда-нибудь повыше были чрезвычайно малы.
Кроме того, смена поколений начальников только что произошла. Вместо многоопытных руководителей старой закваски «а ля Жабровский» на мутном гребне перестройки поднялись руководители нового типа. Дела службы этих руководителей почти не интересовали. Они подолгу отсутствовали на рабочих местах, занимаясь организацией продаж накопившихся на предприятии неликвидов и драгметаллов. И по всему было видать, что их дела продвигались совсем даже неплохо. Очень скоро новые начальники начали ездить на работу на машинах, правда пока в основном на машинах отечественного производства (иномарки тогда только-только стали появляться на наших дорогах, и их состояние, в большинстве случаев, характеризовалось как «глубокий старческий маразм»), но при этом от начальников стало вызывающе пованивать достаточно дорогим парфюмом. В лексиконе нью-начальников появились такие слова как «сделка», «бартер», «откат» и ещё много-много других слов, доселе неслыханных в широких военных кругах. Вскоре руководителей нового типа перестал устраивать дизайн их рабочих мест. Они уже не могли восседать среди своих отстойных подчинённых и старались на западный манер всячески отгородиться от них. Отгородится, дабы будучи не видимыми никому из них иметь возможность наблюдения за всеми этими бездельниками. Но материалов для сооружения такого типа перегородок в то время в стране не было и руководителям нового типа пришлось воспользоваться перегородками из оргстекла.
Это нововведение иногда играло с ними в достаточно злые шутки. Так один из нью-начальников, особенно успешно торговавший государственным добром и носящий звучную фамилию Дохляков, отгородившись от подчинённых, не учёл расположения находившихся в комнате розеток. В итоге все свободные розетки оказались у него за перегородкой. И всё бы ничего, но, видимо, по причине хилости своего здоровья Дохляков любил потреблять в течение дня большое количество
Словом, всё говорило майору о том, что, несмотря на довольно значительный отрезок времени, оставшийся ему до пенсии, его военная карьера приближалась к бесславному закату и надо было что-то срочно предпринимать, дабы повернуть её вспять в стремлении к сияющему зениту. Что же было сияющим зенитом? Сергей уже тогда понял, что последним званием, которое можно честно заслужить, было звание полковника. Генерал — это ниспадающее неизвестно откуда и иногда на не совсем адекватных людей счастье. Причём начавший уже понемногу интересоваться вопросами веры коммунист Просвиров был твёрдо уверен, что Создатель не имеет к этому счастью абсолютно никакого отношения. Это было что-то другое. Какой-то иной механизм. Скорее всего, что в мирное время всё это было от лукавого, а войны, слава Создателю, уже не было. Поэтому в генералы майор не метил, но полковником решил стать твёрдо. Этого можно было достичь, только уйдя из военного представительства. Немного подумав, Сергей написал рапорт, в котором изъявлял желание поступить в располагавшуюся неподалёку от его нынешнего места проживания Военную академию связи. С этой академией его уже кое-что связывало. В этой академии он уже год как числился соискателем учёной степени кандидата технических наук и даже успел успешно сдать два экзамена кандидатского минимума. Правда, Сергей так до конца и не понял смысла слова «соискатель»: получается, что кто-то там в академии ходит по коридорам и ищет какую-то «учёную степень кандидата технических наук», а он, соискатель, изредка забегая в эти коридоры, ходит где-то рядом с этим «кто-то» и помогает ему в этом нудном поиске, то есть соищет эту таинственную «учёную степень»…?
Момент для поступления был выбран очень удачно. Как говорится, не было счастья да несчастье помогло. В стране, захлёбываясь успехами кооперативного движения, мучительно агонизировала горбачёвская перестройка. Денежный поток на нужды военно-промышленного комплекса как-то в одночасье иссяк, неликвиды с драгметаллами были распроданы, и, из, казалось бы, ещё совсем недавно такого мощного НПО начали строями уходить лучшие специалисты. Большинство из недавних «до мозга костей» технарей пристрастилось торговать водкой и невиданными доселе на территории страны Советов, продуктами: кокосовыми орехами и начинёнными ими же шоколадками «Баунти». Спецы с раннего утра и до позднего вечера простаивали в выросших повсюду грибами-поганками ларьках, а на исходе суток недавние «ботаны» с удовлетворением пересчитывали «живое бабло» и постепенно деградируя, запивали нерусский спирт «Роялл» заграничным ликёром «Амаретто». И казалось им тогда, что жизнь наконец-то удалась. Ну а как иначе, тогда ведь так было: куй железо пока Горбачёв! И надо было торопиться: поговаривали, что пока невидимый «кто-то» скоро всё это прикроет.