Повесть о потерянном времени
Шрифт:
— Да брось ты! В те года мы шли служить романтики ради, и никто тогда не думал о какой-то пенсии!
— Да, это элемент, безусловно присутствовал, но, вспомните, откровенного дебилизма, помешанного, исключительно на романтизме никогда не было. Ведь были рядом со многими из нас мудрые старшие… И они говорили нам, тогда ещё совсем зелёным юнцам: помни о смерти… Не буквально конечно же… Под смертью они жизнь на пенсии понимали. Над такой «смертью» мы тогда откровенно потешались и рассказывали друг другу анекдоты про старых пердунов, обеспечивающих безопасность передвижение граждан по улицам в зимнее время методом посыпания экологически чистым песком ледяных дорожек. Ну и, конечно же, знаменитое: «кино, вино и домино» и т. д., и т. п. А как мы ещё должны были себя вести? Мы ведь были тогда молоды совсем и расточительно брызгали во все стороны энергией и здоровьем… А в действительности старшие говорили нам только о том, что надо бы сейчас послужить, потерпеть трудности и лишения, а впоследствии мы сами себе скажем спасибо. Скажем, когда на эту самую пенсию выйдем ещё относительно молодыми. А что? Отслужил, сынок, отечеству своему
— Тьфу, ты… Причём здесь смерть? Я ещё не хочу… Это не фотогенично… Рановато мне ещё… Я ещё молод… У меня дочь на руках пятилетняя… Что там такое говорили нам эти старые маразматики? Мы же только, что глаголили об обеспеченной нашей старости…, — неожиданно и беспорядочно встрял в разговор дремавший до этого за столом порядком потрёпанный жизнью и поэтому имевший сильно обветшалый внешний вид подполковник.
— А-а-а, проснулся, наконец, пьяная сволочь? Так ты, как всегда, всё проспал, а поэтому ничего и не понял… «Думай о смерти» — это ведь знаменитое изречение, переведенное с древней латыни. Врубаешься?
— Ну, вроде как… Это говорит о том, что грешить в жизни не надо, а то в любой ведь миг, хоп, и — «моментом в море»… А грехов полный короб — не успел ещё отмолить. И тогда можно сразу же на сковордку попасть.
— Да, и в этом смысле тоже можно трактовать это изречение… Ибо, как сказано в Святом Писании: преклонивши всякий раз голову на ложе своё для сна праведного, ложись на него, раб Божий, как в могилу свою… Ну или приблизительно так… По крайней мере, смысл тот же. Но наши старшие мудрецы несколько другое имели ввиду… Поэтому мы, пока ты носом клевал, совсем не про то говорили. Мы говорили о том, что тебе теперь вместо 200 советских рублей пенсионного обеспечения, на которые ты подряжался в начале службы, платят теперь всего-навсего 5 000 деревянных рублей российских, а это от силы четверть от обещанного.
— Нет, ты или уже безнадёжно законченный циник, или безвозвратно пересушенный практик… Что ты всё деньги считаешь? Мы же не только за деньги… Неужели в том, что мы делали, не было абсолютно никакой души? А кроме того, не только мы пострадали. Вон у всего народа сбережения в советских рублях отняли, а сейчас в российских порционно, как из жопы, выдавливают. И то пока только тем выдавливают, кто родился до революции. Прикинь — это тем, кто ещё последнего царя помнит… И государство нисколько не стесняется того, что попросту издевается над своим народцем. Оно так и заявляет: мы обозначаем начало возврата внутреннего долга населению. Прикинь — «обозначает начало»! А почему бы не обозначать, а реально выплачивать? С внешним долгом-то разобрались! Расплатились же с потрескивающими от жира кожей капиталистами! С Парижским клубом этим, ети его… Зачем, спрашивается, было вообще туда лезть? Царские долги, знаете ли, и всё такое прочее. Ильич же ясно им в своё время сказал: мир без аннексий и контрибуций! Причём, в первую очередь ведь с этими уродами — то расплатились, гады! Отвалили им бабла для излечения от целлюлита… А свой вымирающий народ оставили на потом: авось, вскоре и вовсе передохнет, а тогда и некому будет платить вовсе. А раз некому, то и о себе можно, наконец-то, вспомнить. Так-то в постоянной заботе о нуждах людских, про себя родимого нет-нет, да и забудешь… Нельзя этого допускать. Слуги народа, как-никак. А когда уж все как-то неожиданно возьмут да и перемрут от неизвестных науке болезней… Грустно тогда, конечно же, станет слугам народа. Столько усилий потрачено и всё зазря. А когда грусть мало помалу отпустит — глядь в закрома! Ого! Сколько всего осталось! Ну не пропадать же теперь добру!
— Да, к сожалению, всё это так. А по поводу отдачи всей нашей души делу… Не знаю… Моя душа, например, присутствовала в деле ровно до тех пор, пока семье есть особо сильно не захотелось. До тех пор, пока дети опять не начинали тянуть ко мне свои худые и синенькие ручки и нудно голосить противным тембром: «Папа, кусять…, дай позялиста». Или что-то ещё в том же духе. С этого момента душа была нужна уже другому делу. Тому, за которое платили.
— А вот у нас на Арбате…
— Да заткнись ты со своим Арбатом! Воры вы там все… Просиживали вы там казённые свои штаны всё это последнее и очень смутное время, но не без пользы для себя… Подписывали во время порчи своих штанов некие контрактики. Не пойми с кем были и есть эти контрактики, и на закупку весьма странного какого-то вооружения заключались они… А эти «не пойми кто», понимая какое говно они поставляют в нашу Разоружённую слабость (то, что когда-то было нашими Вооружёнными силами), носили, в качестве некоторой моральной (материальную вам государство всегда компенсировало — новые штаны раз в год регулярно выдавало) компенсации, вам в зубах, так называемые «откаты». А когда пришёл черед уходить вам на пенсию «не пойми кто» позаботился о вас и здесь. Нельзя сказать, что он очень добрый, этот «не пойми кто». Просто устал он самолично «откатывать» вашему многочисленному и продажному брату и нанял вас для этого мерзкого, но весьма денежного дела…
— Какая наглая ложь! Скажи спасибо, что не хочется грех брать на душу, а то бы я щас…
— Ну, что бы
— Бросьте вы, наконец, ругаться и богохульничать: каждый как мог, так и выживал в это непростое для честных людей время. Сказано же: «и не осудити брата моего». Это ведь было тяжелейшее время было… Время— ломки эпох…
— Было? А ты думаешь это время уже закончилось? Давай-ка разберёмся поглубже. Во первых, как ты правильно сказал: время было тяжёлым для честных. А честные это те, которые поступают в согласии с своей совестью, а совесть — это свыше. Поэтому те, которые то, что свыше им было, проигнорировали, устроились ныне очень даже не плохо. И о них даже речи сейчас быть не может. Есть смысл разговаривать только с теми, в ком хоть что-то от совести осталось… Сверху, то есть… А во вторых, это было чисто братское осуждение… Без зла, пусть и сами слова были жёсткими, но ведь это наш, обычный, военный, несколько грубоватый для интеллигентного уха стиль общения. Но, в нашей среде интеллигенты — это большая редкость. А смысл звучал правильно, только с единственнойцелью спасения его души от угрозы быть окончательно разъеденной корыстью. Видимо, подействовало… Гляди-ка как надутость щёк опала.
— Прекращайте, всё, что вы здесь огульно называли душой, совестью в военной среде уже давно стало сводится к элементарному любоначалию. Если быть честным каждому из нас перед самим собой, мы ведь не душу-то свою в дело вкладывали, а только лишь свои низменные карьерные устремления. Иначе не разоружили бы нас как щенков в середине девяностых. Вон, возьми хотя бы турецкую армию: попробуй янычарам жалование хотя бы на сутки задержи — завтра же будет правительственный переворот. А о нас по полгода ноги вытирали, и ничего… Мы утёрлись и стерпели… А теперь этот процесс уже неостановим: власть убедилась в том, что «человека с ружьём» можно вполне комфортно для себя унизить при необходимости. Например, при надуманной необходимости оказаться белым и пушистым в глазах Парижского клуба… И я думаю, что это плата за былой наш грех гордыни. Вот ежели бы мы за Россию, а не за свою шкуру радели… За звания, должности, блестящие значки и звёзды на погонах, близость к продовольственному складу… Я думаю, всё могло бы быть по другому… А насчёт того, что вы куда-то душу вкладывали… Это, наверное, была не душа, а нечто другое… Потому как, если бы вы куда-то душу вложили, то просто так развалить страну и армию вы бы уже не дали…
— Да, ладно… Хватит нам этого блаженного слушать — у него ведь крыша уже давно съехала, несёт всякую чушь: честь, совесть, душа, грехи… Фуйня это всё. Чистой воды — поповщина. Вы поглядите-ка сами, на чём эти праведные попы нынче разъезжают по территории православия. Ещё когда в Германии шестисотых «меринов» по пальцам пересчитать можно, у нас — пожалуйста, на проезжей части дорог полный аншлаг новинок немецкого машиностроении. И почти из каждого «мерина» поповская ряса торчит. Проехался тут недавно по всей великой нашей речке Волга на теплоходике. Кругом запустение: не полей под посевами, ни стад коровьих, зато кругом златые купола… Если заводик какой попадётся, то обязательно разрушенный и разворованный… Им ведь это бесовское государство какую привилегию дало? Беспошлинной закупки алкоголя за рубежом… Подумать только… Им и Госкомспорту… То есть, две особо уважаемые организации, самым тесным образом связанные с алкоголем: церковь и спорт. Уважаемые организации, которые самым беззастенчивым образом спаивают свой народ и строят на эти греховные деньги, кто во что горазд. Кто, златоголовые храмы, а кто дворцы спорта… Охренеть… А кто в них, в эти учреждения в скором времени будет ходить? Или их опять в скором времени переделают в ЛТП? Точно бесовщина какая-то… А вы, дураки, их кормите… В церкви свечки ставите… Вы только задумайтесь: себестоимость изготовления каждой свечки составляет порядка рубля, а в церкви она уже двадцать рубликов стоит. Да ещё всякие пожертвования по ящичкам из грошёвого своего денежного содержания разбрасываете. А эти рясофорные бездельники смотрят на вас и только посмеиваются… Над вами, между прочим, посмеиваются — законченными в беспредельной тупости своей дураками блаженными. Посмеиваются и продолжают растить морды за ваш счёт. И поговаривать при этом: «Помогите ради Христа, не смотрите, что морда толста». А чтобы морда не шокировала особо впечатлительных граждан, попы просто вынуждены отращивать бороды. Борода-то она толстоту лица, хоть не намного, но скрадывает.
— Уважаемый, я бы попросил насчёт блаженных! Мне до этого высокого звания ещё очень и очень далеко… А тебе, дебилу заблудшему (тьфу, сказано ведь в Писании: не осуждай брата своего), уже пора бы уловить возникшую по какому-то несчастью разницу между верой, религией и церковью. И не всякий приход — храм, и не всякий поп — батюшка…
— Да ну тебя на фиг! Хватит народ баламутить! Самое главное в настоящее время это то, сможешь ли ты сегодня хороших денег заработать… Заметь, не украсть, а именно — заработать. Я вот, например, работаю директором кладбища и спокойно себе по пять штук «грина» в месяц отдалбливаю. Чувствую себя при этом вполне прекрасно. И никто мне не сказал до сих пор, что западло, мол, с мёртвых денег получать. Но я же не с них?! Я же всегда с внешне безутешных родственников! А эти всё крутятся и не знают с какой стороны подойти:: «Николай Егорыч, а можно мы это? Николай Егорыч, а можно ли то?» Да, конечно можно, чёрт вас дери: платите и делайте. Хотите на холмике сухом закапывайте, хотите в мокрой низинке… Любой каприз, как говорится, за ваши деньги…
Офицер Красной Армии
2. Командир Красной Армии
Фантастика:
попаданцы
рейтинг книги
