Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник)
Шрифт:
«Приходи, не дожидаясь вечера. Все небо затянуто снеговыми тучами, темно и сумрачно, никто не увидит твоего лица».
Фрейлина, в ведении которой находились наши покои, стала бранить меня:
– Что за нелепость! Почему ты весь день сидишь взаперти? Если тебя, новенькую, государыня сразу призывает перед свои очи, значит, такова ее высочайшая воля. Как можно противиться – это неслыханная дерзость!
Она всячески меня торопила. Я пошла к государыне почти в каком-то бесчувствии,
Но помню, кровли ночных сторожек были густо устланы снегом. Непривычная красота этого зрелища восхитила меня.
В покоях императрицы открытый очаг, как всегда, был доверху полон горячих углей, но никто за ним не присматривал.
Возле государыни находились лишь фрейлины высшего ранга, которым надлежит прислуживать ей за трапезой. Сама императрица сидела перед круглой жаровней из ароматного дерева чэнь, покрытой лаком в золотую крапинку, с узором в виде пятнистой коры старого ствола груши.
В смежном покое перед длинной четырехугольной жаровней тесными рядами сидели придворные дамы, – китайские накидки спущены с плеч и волнами сбегают на пол. Я от души позавидовала им. Как свободно они держат себя во дворце, где все для них привычно! Без тени смущения встанут, чтобы принять письмо, присланное императрице, снова вернутся на свое место, разговаривают, смеются…
Да смогу ли я когда-нибудь войти в их общество и держаться столь же уверенно? Эта мысль смутила меня вконец.
А в самом дальнем углу три-четыре дамы разглядывали картины…
Вскоре послышались крики скороходов, сгонявших людей с дороги.
– Его светлость канцлер пожаловал, – воскликнула одна из дам, и они спешно стали прибирать разбросанные вещи.
«Как бы убежать отсюда?» – подумала я, но, словно окаменев, приросла к месту и лишь слегка отодвинулась назад. Все же мне нестерпимо хотелось взглянуть на канцлера, и я прильнула глазом к щели между полотнищами занавеса. Но оказалось, что это прибыл сын канцлера – дайнагон Корэтика. Пурпур его кафтана и шаровар чудесно выделялся на фоне белого снега.
Стоя возле одной из колонн, Корэтика сказал:
– И вчера и сегодня у меня Дни удаления от скверны, я не должен был бы покидать мой дом, но идет сильный снег, и я тревожился о вас…
– Ведь, кажется, все дороги замело… Как же ты добрался сюда? – спросила императрица.
– Я надеялся «тронуть сердце твое», – засмеялся Корэтика.
Кто бы мог сравниться красотой с императрицей и ее старшим братом? «Словно беседуют между собой герои романа», – думала я.
На государыне были белоснежные одежды, а поверх них еще одна – из алой китайской парчи. Длинные волосы рассыпаны по плечам… Казалось, она сошла с картины. Я в жизни не видела ничего похожего и не знала,
Дайнагон Корэтика шутил с дамами. Они непринужденно отвечали ему, а если он нарочно придумывал какую-нибудь небылицу, смело вступали с ним в спор. У меня голова кругом пошла от изумления. То и дело мои щеки заливал румянец.
Между тем дайнагон отведал фруктов и сладостей и предложил их императрице.
Должно быть, он полюбопытствовал: «Кто там прячется позади занавеса?» – и, получив ответ, захотел побеседовать со мной.
Дайнагон встал с места, но не ушел, как я ожидала, а направился в глубь покоев, сел поблизости от меня и начал задавать мне вопросы о разных событиях моей прошлой жизни.
– Правдивы ли эти слухи? Так было на самом деле?
Я была в полном смятении даже тогда, когда он был вдали от меня и нас разделял занавес. Что же сталось со мной, когда я увидела дайнагона прямо перед собой, лицом к лицу? Чувства меня почти оставили, я была как во сне.
Прежде я ездила иногда смотреть на императорский кортеж. Случалось, что дайнагон Корэтика бросит беглый взгляд на мой экипаж, но я торопилась опустить внутренние занавески и прикрывалась веером из страха, что сквозь плетеные шторы все же будет заметен мой силуэт.
Как плохо я знала самое себя! Ведь я совсем не гожусь для придворной жизни.
«И зачем только я пришла служить сюда?» – с отчаянием думала я, обливаясь холодным потом, и не могла вымолвить ни слова в ответ.
Дайнагон взял у меня из рук веер – мое последнее средство спасения.
Волосы мои упали на лоб спутанными прядями. В моей растерянности я, наверно, выглядела настоящим пугалом.
Как я надеялась, что Корэтика быстро уйдет! А он вертел в руках мой веер, любопытствуя, кто нарисовал на нем картинки, и не торопился вернуть его. Поневоле я сидела, низко опустив голову, и прижимала рукав к лицу так крепко, что белила сыпались кусками, испещрив и мой шлейф, и китайскую накидку, а мое лицо стало пятнистым.
Императрица, должно быть, поняла, как мучительно я хотела, чтобы Корэтика поскорей ушел от меня. Она позвала его:
– Взгляни-ка, чьей рукой это писано, по-твоему?
– Велите передать мне книгу, я посмотрю.
– О нет, иди сюда!
– Не могу, Сёнагон поймала меня и не отпускает, – отозвался дайнагон.
Эта шутка в новомодном духе светской молодежи не подходила ни к моему возрасту, ни к положению в обществе, и мне стало не по себе.
Государыня держала в руках книгу, где что-то было написано скорописной вязью.
– В самом деле, чья же это кисть? – спросил Корэтика. – Покажите Сёнагон. Она, я уверен, может узнать любой почерк.