Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
— Филя! Подай-ка, мою скирлы-скирлы. Спасибо, Иван Петрович, отлично придумали! — сказал Сергей.
— Что тут придумывать? — махнул рукой Кулибин. — А ведь когда-то придумают настоящую ногу механическую, чтобы гнулась в колене, устойчива и легка была. И я бы, может, что сообразил, кабы время случилось. — Он взял поданную Филей деревяшку и стал рассматривать. — Кто же такое ладное приспособление сделал? Неужто ты, братец? И столяр, и токарь, и обойщик?
Ходить по улицам на кулибинском «копытце» стало
— Вечером к вам собирался. Открывалось место в аккурат по вам: доходу немного. — Он усмехнулся. — Субалтерном в артиллерийскую гарнизонную команду. Служба покойная, в хорошем городе, и над вами только капитан, старичок один. Угодно?
— Угодно, — решил Непейцын. — Но ты мне посоветуй, пожалуйста, сколько во второй экспедиции дать.
— Четвертную, как на место сие охотников не много.
Они вышли в коридор.
— А в каком городе? — спросил Сергей.
— В Калуге.
Непейцын остановился.
— Не могу я туда ехать, — сказал он.
Назарыч смотрел во все глаза: что за чудак такой?
«Как ему объяснить? — думал Сергей. — Скажу правду».
— Там бывшая невеста моя живет, за другим, — с трудом выговорил он.
— Та-ак, — протянул писарь. — Дело понятное… Еще случай выйдет, не одна гарнизонная команда на Руси…
Заметив, что Сергей иногда приносит с прогулок новые книги, практичный Филя сказал, что в Андреевском рынке старик торгует этим товаром и за небольшой залог дает их на дом. Непейцын, купивший уже два неинтересных сочинения, стал ходить к букинисту.
Уважая увечье Сергея, старый книжник приглашал его в закуток, отгороженный дощатой переборкой от лавочки. Здесь лежали более дорогие издания, можно было прочитать несколько страниц, выбрать книгу по вкусу.
Однажды, уже в феврале, они сидели в закутке, погрузясь в чтение. Кто-то вошел в лавку. Хозяин выглянул туда и, кивнув, продолжал читать. Видимо, покупатель знакомый — пусть роется в развале. Потом вошел еще кто-то, поздоровался и сказал:
— И, конечно, враки! Людям того хочется, вот и рассказывают.
— Ты о чем? — осведомился первый.
— О чем вчерась говорили, о Радищеве. Никто его не возвращал из ссылки, так и помрет, бедняга, на северное сияние глядючи.
Букинист заерзал на месте и, как показалось Сергею, предостерегающе кашлянул. Голоса смолкли. Потом один из покупателей, статский молодой человек, заглянул за перегородку, окинул взглядом Непейцына, и через минуту оба вышли из лавки.
— О каком они Радищеве говорили? — спросил Сергей.
— Не слышал, батюшка, —
— А мне только знать бы, тот ли Радищев за что-то сослан, который начальником таможни был, — настаивал Непейцын.
— Будто что тот. Говорили также покупатели прошлое лето, что за некое сочинение шельмовали его. Но что писал, каков Радищев, — того не знаю и вашему благородию знать не советую…
Ничего больше узнать не удалось. То ли букинист действительно не знал, то ли боялся говорить.
«Даже знакомого спросить неудобно, — раздумывал Непейцын. — Был бы хоть кто словесностью занятый… Что за сочинение такое, за которое в вечную ссылку погнали?..»
Мечты Михаила Матвеевича. Во дворце светлейшего. Рогожная кибитка. У дверей Военно-сиротской экспедиции
Потемкин приехал в Петербург в конце февраля. Сергей узнал об этом в коллегии. Там столы и шкафы выдвигали на середину комнат и покрывали рогожами, чтобы белить потолки и стены. Говорили, что президент собирается в присутствие. А через несколько дней Филя сказал, возвратись с рынка:
— Поклон вам от Михаилы Матвеевича. Давеча по нашей линии шли, с барыней и господином. И хотя веселым разговором занимались, но меня признали и по имени вспомнили. Передай барину, наказали, что завтра к вам беспременно буду. Я их к обеду звал и сряду телятины окорочок купил, как они похудевши.
Филя не ошибся, Иванов действительно похудал и постарел.
— Лихорадка меня всю осень трепала, — пояснил художник. — Пора видно, кочевую жизнь бросать. При светлейшем одиннадцать лет служу, где ни побывал, и больше, все вскачь носимся.
— Но сколько видов красивых нарисовали, — вставил Сергей.
— Ну и пусть кто другой минареты да крепости изображает. Ведь Измаил я тоже рисовал по княжему приказу, опять для Казановы. До сих пор, честное слово, трупная вонь в носу стоит — горы убитых, как в Очакове, во рвах и на улицах лежали… По мне же, и здешние виды куда хороши. Заехал бы в Сарское летом да и рисовал сады да озера, без солдат, пушек, палаток, — ну их!
— Так отпроситесь у светлейшего. Неужто не отпустит за столько лет службы?
— Может, и отпустит, но надобно тут должность сыскать. На рисунки не прокормишься. Баре наши работу любого иностранца моей предпочтут. «Иванов? — спросят. — Из наших мужиков?..» В академики меня шесть лет как избрали, но то почет один, а вот если б профессором пейзажным, то дело бы. Следственно, надо не только чтобы светлейший с миром отпустил, но еще слово президенту академии старику Бецкому аль господину Чекалевскому замолвил. Но разве князю сейчас до меня?.. А ваши обстоятельства каковы?