Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
— А вторая причина? — спросил Сергей, выждав несколько.
— Вторая?.. От нее поселение в Петербурге сделалось мне невозможно, даже ежели светлейший вскорости сюда возвратится… — Иванов запнулся. Потом, смущенно улыбаясь, докончил: — Признаюсь вам, Сергей Васильевич, в первый раз за сорок лет столь приглянулась мне женщина, что около нее хотел бы навек остаться. Хоть не Геркулес, но сыскалась моя Омфала.
— Так за чем же дело? — воскликнул Непейцын.
— За тем, что друга моего жена…
«Экая жалость, что он несчастлив! — думал Сергей, провожая глазами шедшего по двору Иванова. — Ну, хоть дяденьке сейчас хорошо… А Соня? Знать бы, что она счастлива…»
Выждав неделю, надобную для «движения» бумаги, Сергей пошел в коллегию. Несколько офицеров-просителей, которых знал в лицо, играли по грошу в шашки на скамьях у дверей седьмой экспедиции. Страх, изгнанный рогожной кибиткой, уже прошел.
Назарыча не оказалось на месте. Стол его был освобожден от бумаг, писаря-соседи сказали, что хворает, лежит дома. Непейцын мог прямо направиться к куму, но ему хотелось покончить скорей со всей канителью, а для этого посоветоваться, не дать ли кому-то сразу побольше, — за выплату жалованья и за место. Узнав у писарей, где живет Назарыч, решил на другой день отправиться навестить больного. «На Выборгской стороне, в Сампсониевской улице, у церкви», — написал он на клочке бумаги.
Извозчик тащился часа полтора. Вся Петербургская сторона — как огромная деревня. Деревянные домики, сады, немощеные улицы. Наконец впереди, за мостом, показалась пятиглавая церковь.
— У Сампсония всех арестантов хоронят, — сказал извозчик. — Кто в крепости аль в остроге сгаснет, того сюда и тащат.
Сергеи вспомнил херсонских колодников, мистера Говарда к, когда поравнялись с церковью, велел остановиться. За скрипучей калиткой — все как на других кладбищах, — поросшие травой холмики с деревянными крестами, каменные плиты. А вот и памятник из серого и желтого камня. На одной стороне прочел: «Здесь лежит Артемий Петров Волынский… преставился июля 27-го 1740 года». Нет ли еще надписи сзади?
В траве за памятником, прислонясь к нему спиной, сидел кто-то, раскинув ноги в порыжелых башмаках, склонив на грудь одутловатое лицо.
Вдруг, открывшись, мутные глаза вперились в Непейцына.
— Неужто Славянина вижу? — заговорил пьянчуга. — На деревяшке — значит, он… герой!.. Волынского могилу обозреть?.. Обозрей и наставника падшего…
При звуке хриплого голоса, увидев движение толстых губ, Сергей узнал корпусного учителя Полянского.
— Григорий Иванович, вы ли? — спросил он, протянув руку. — Позвольте, помогу вам подняться.
—
— Какое же плевело — сколько людей выучили, — запротестовал Непейцын.
— Было… А ноне за шкалик попу подвываю… Я! Который от рясы перекор родителю… теперь за дьячка… — Полянский закрыл глаза и лег на бок. — Низко пал… Закопайте меня…
— Григорий Иванович, я вас домой отвезу, у меня дрожки, — сказал Непейцын.
— Оставь меня… Помяни потом, — вполголоса бормотал Полянский. Он перевернулся на спину и через минуту захрапел.
Сергей постоял в нерешительности: «Одному на деревяшке не поднять, и куда везти? Не знает ли Назарыч, где он живет?»
Встречная баба указала дом писаря:
— Вона крыша железная.
Действительно, из всех окрестных домиков только один был крыт железом. И не только это показывало состоятельность владельцев. Обшитый тесом дом был хозяйственно выкрашен в несколько странный розовый цвет. Сарай, хлев, большая собачья будка, банька в огороде — все крепкое, чистое.
Едва Сергей подъехал, как на крыльце показался Назарыч.
— Ко мне, ваше благородие? Так отпущайте ваньку и пожалуйте!
— А может, ему подождать?
— Зачем же? От нас лучше яликом.
Через несколько минут Непейцын сидел в горнице напротив хозяина, поспешно водрузившего парик на лысую голову.
— Хвораете? — спросил Сергей.
— Для коллегии только. Дочку единственную замуж выдавал, три дня пировали. Молодые утром нонче отъехали.
— За кого ж она вышла?
— За чиновника, благородная мадама сряду стала.
— Ну, совет да любовь.
— Спасибо. Он собой молодец и будто ее любит. Однако мы с женой духом пали. Хотя, схлопотал я ему из Казани перевод — помните осенью в Артиллерийскую экспедицию бегал, — а все не здесь служит, а на Сестрорецком оружейном.
— Видеться затруднительно? — догадался Сергей.
— Да-с. Растили, все для нее копили и выдали хорошо, соседи завидуют, а без нее опустела жизнь разом, — Назарыч сморщился, как от кислого, отвернулся к двери: — Марфуша!
Вошла заплаканная женщина в городском платье и повойнике.
— Собери, Марфа Ивановна, гостю дорогому закусить.
Чтобы отвлечь хозяина от грустных мыслей, Сергей спросил:
— Много народу принимали?
— Больше тридцати человек после венца пожаловало, и последний гость час назад уплелся. Боюсь, не сунулся ли где по дороге.
— Не Григорий ли Иванович?
— Как вы догадались?
— Видел сейчас на погосте, у памятника лежит.
— К Волынскому своему опять… — сказал Назарыч.