Повесть о школяре Иве
Шрифт:
— Пойдем купим? — предложил Эрно.
— Подожди, успеем, — ответил Ив.
Ему не хотелось подходить туда, где толпа была значительно реже. Надо было хорошенько осмотреться: глупо из-за печеного яблока попасться на глаза кому-либо из замка Понфор.
— Смотри, вон там! — поспешил он отвлечь внимание Эрно от соблазнительных яств и потащил его за руку к кучке зевак.
Они глазели на человека в одежде из мелких пестрых лоскутьев с блестками поддельных камней и в уродливой маске. Коверкая слова и заикаясь, он размахивает руками, важно объявляя зрителям, что обладает способностью предсказывать будущее, пускать кровь кошкам и ставить банки быкам, изготовлять крепкие уздечки для коров и прочнейшие шлемы для зайцев. Что он играет на всех музыкальных инструментах, включая метлу, сочиняет фаблио, сирвенты и пастурели
— Пойдем посмотрим помост и как всё там убрано, — предложил Ив. — А потом вернемся за пирогами и яблоками, — добавил он, заметив недовольство на лице Эрно.
Самого помоста не было видно за забором, окружавшим всю площадку, а близко к въездным воротам не пускали, там устанавливали два высоких шеста. Обходя забор кругом, Ив заметил в доске широкий глазок от сучка и прижался к нему лицом.
— Как раз против помоста! Надо только заметить место и прийти завтра пораньше. Тебя-то люди барона пропустят с дядей Фромоном, а мне нельзя, я отсюда буду смотреть.
— И я с тобой!
Как ни уверял Ив, что Фромон обидится и что отсюда мало что будет видно, Эрно упрямо стоял на своем.
У съестных прилавков оказалась целая толпа.
— Тем лучше! — воскликнул Эрно.
И, работая головой и локтями, мало обращая внимания на ругань и пинки толстобрюхих горожан, он пробился к прилавкам и через минуту вернулся, держа в руках два куска жареного мяса и два пирога, а в шляпе — десяток печеных яблок.
— Пируем! — крикнул он Иву.
Отойди подальше, они устроились под развесистой липой и с удовольствием принялись за уничтожение изделий дурданских кулинаров.
— «Эх, нет гренадского!», как воскликнул бы дядюшка Фромон, — сказал Эрно, смачно жуя мясо.
Они не были одиноки в своем занятии: вокруг, под всеми ближними и дальними деревьями, сидели люди, ели, пили вино, пели песни, перекликались, громко смеялись.
Вот там, под густым вязом, сидело семейство горожан с детьми. Взрослые степенно попивали вино и закусывали, а дети кувыркались по траве, гонялись друг за другом, играли в чехарду. В другой стороне, у кряжистого дуба, расположились игроки в кости. Слышался стук костей о доску, брань, переходившая в потасовку. Игроки дрались, катались по траве.
Глядя на двух толстых краснощеких монахов, полулежавших в тени густого орешника и благодушно потягивавших винцо, Ив вспомнил латинскую фразу из библии: «Vinum et musica lactificant cor» [85] .
Было уже за полдень, когда Ив и Эрно, окончив свою трапезу, вздремнули под благодатной тенью липы.
Проснулись они от шума голосов и рукоплесканий. Толпа приветствовала взобравшегося на бочку еще одного жонглера. Этот был с виолой за спиной и венком из полевых цветов на голове. Он медленно разводил руками, наклонял голову то в одну, то в другую сторону и выводил трели, подражая соловью. Не меньшее одобрение вызвало и его ловкое перебрасывание трех яблок и трех ножей. Он ловил яблоки на острие ножей. Крестьяне, горожане, женщины, старики, дети, даже черные монахи выражали единодушный восторг ловкостью жонглера. Ив и Эрно присоединились к ним.
85
Вино и музыка веселят сердце (лат).
Жонглер спрыгивал с бочки и обходил толпу, собирая деньги, и, снова вспрыгнув йа бочку, повторял свое лицедейство.
Все
Толпа бросилась в разные стороны. Вопли испуганных женщин, крики детей, тревожное ржание лошадей слились о первым раскатом грома.
Пробегая мимо ворот площадки, Ив заметил, что на верху высоких шестов прибито изображение желтого леопарда, поднявшего лапу на голубом фоне, — герб барона де Понфора, и черная медвежья лапа на серебряном фоне — герб дю Крюзье.
Фромон вернулся поздно, принеся целый ворох слухов и сплетен. Когда началась гроза, он укрылся в одной из палаток баронского обоза, где оказался брат Кандид, который должен завтра перед поединком принять исповедь барона и причастить его. Капеллан рассказал, что, когда налетела туча, рыцарь Ожье помрачнел, сочтя это дурным предзнаменованием, и приказал отслужить вечерню у себя в палатке. Один из слуг говорил, что барон подслушал разговор черных монахов. Они говорили, что внезапная перемена погоды плохой признак. Недаром, мол, церковь восстает против поединков и турниров. Ходит слух о скором запрещении их святым престолом [86] . А какая-то старуха кричала и клялась всеми святыми, что видела двух бесов, крутившихся над палаткой барона. Правда, когда ее схватили, она оказалась пьяной и созналась, что ее подпоил кто-то из людей Черного Рыцаря. Барон приказал высечь ее на виду у всех перед палаткой дю Крюзье. Рыцарь Ожье был мрачнее налетевшей тучи и велел никого не пускать к себе в палатку.
86
Святым престолом — то есть папой римским.
Ни ночью, ни на следующее утро дождя не было, ветра тоже, но день был хмурый. Восточная сторона неба затянулась серой мглой, и солнце вставало кроваво–красное, без лучей, как бывает зимой в сильный мороз. В унылой тишине все кругом казалось мертвым. Птицы молчали. Петухи, вяло прокукарекав раза три, приутихли. Выйдя на улицу, крестьяне глядели в сторону рассвета, качали недоуменно головой, старухи крестились, дети испуганно смотрели на них, разинув рты.
Ив и Эрно боялись проспать и всю ночь не сомкнули глаз, но, притворяясь, что спят, обманывали друг друга. Едва пробрался в сарайчик слабый свет утра, как они вскочили, выбежали со двора и, увидев идущих за деревню крестьян, бросились со всех ног за ними.
Вокруг места поединка уже толпился народ, особенно тесно — у ворот. Через них пройдут почетные гости из рыцарских семей и знатных горожан, чтобы стать за низкую загородку, отделяющую площадку от помоста с ложей для дам и судей — старейших из рыцарей, пройдут их приближенные и люди, приглашенные городским превотом для поддержания порядка и оказания в случае надобности услуг борющимся на поединке рыцарям. И, наконец, въедут сами де Понфор и дю Крюзье.
Толпа шумела и жалась к воротам, оттесняемая пиками городской стражи.
К счастью, место у глазка в заборе никем еще не было занято, и Ив с Эрно стали глядеть в него по очереди.
Рядом деревенские и городские мальчики отыскивали в ааборе глазки, лезли друг к другу на плечи, стараясь заглянуть через забор. В обе стороны вдоль забора толкался народ.
В глазок было видно, как не спеша, чинно двигалась за загородкой вереница горожан–богатеев с женами и детьми, разодетых в праздничные камзолы и длиннополые кафта ны. Как на длинные скамьи помоста рассаживалась знать. Рыцари в плащах, обшитых золотым позументом, отвешивали церемонные поклоны дамам, широким жестом руки приглашая их занять места в ложе. Дамы в богато расшитых платьях отвечали еле заметным кивком головы и бесстрастной улыбкой. Одну из дам, в платье, расшитом серебром, с лентой вокруг золотистых волос, провел за руку в ложу рыцарь, толстый старик с темным лицом и всклокоченной бородой. Ив не знал, что это была дама сердца рыцаря Ожье де ла Тура, вдохновительница поединка Агнесса д'Орбильи, и его родственник — Старый Орел рыцари Жоффруа.