Повесть о школяре Иве
Шрифт:
Фромон замолчал. Молчали и слушатели. Глубоко вздохнула жена оружейника.
— Да–а, — сказал Симон.
— Куда же они пошли? — спросил Ив.
— Урсула говорила мне, — ответил Фромон, — что в поместье рыцаря Рамбера, а вот куда, я и позабыл. Да куда-то, помнится, на юг, к Орлеану, что ли… А на следующий День барон признавался брату Кандиду, что поступил так «милостиво» с маршалом, чтобы не усугублять грехов своих перед поединком. А коня ему все-таки не дал!..
— Вот мошенник! — сказал Симон. — А с кем поединок-то?
— С рыцарем Рено дю Крюзье.
И Фромон рассказал, что
Фромон прибавил, что он отпросился у брага Кандида пойти посмотреть на поединок. Деревня, откуда Ив, недалеко от тех мест. Зная, что скоро парижские школы распустят учеников на вакации, он и хочет предложить Иву пойти вместе с ним поглядеть на поединок, а кстати, и навестить Своего отца. До Дурдана ходу один день, а там народ скажет, где место поединка.
— Я знаю, где будет поединок! — воскликнул Ив. — Сейчас, сейчас! Вспомню!.. «На перекрестке дорог из Парижа в Шартр и из Дурдана в Этамп, у развалин храма»!..
По тому волнению, с каким Ив произнес это, по блеску глаз, ожививших его лицо, всем стало совершенно ясно, что он и отпросится у магистра, и пойдет вместе с Фромоном.
— А что сталось с жонглером Госеленом? — спросил он.
— О! Этот прижился крепко: его барон взял к себе в менестрели. Живет–поживает лучше всех, утешает барона своими песнями–сказками, забавляет прыжками сквозь обручи.
До праздника вознесения пресвятой девы Марии оставалось три дня. Фромон сказал, что пускаться в путь следует как можно скорей, чтобы не быть застигнутыми в дороге бароном и его многочисленной свитой, которые должны выехать из замка за два дня до поединка. Фромон попросил Симона отпустить с ним и племянника, Эрно.
Все это быстро сладили. Иву возвращаться к аптекарю было поздно, и его оставили ночевать у Симона.
На следующий день магистр Петр охотно отпустил Ива и даже снабдил небольшим количеством денег на дорогу с прибавлением поклонов и лучших пожеланий отцу Гугону и обещания сохранить за Ивом право на ночлег у аптекаря. Сю занна позаботилась собрать мешок, туго набить его хлебом, свиным салом и даже ухитрилась сунуть туда кувшин с «гренадским», А на прощание крепко поцеловала Ива прямо в губы и почему-то заплакала. Хозяин таверны поклялся не увидеть февраля месяца, если не устроит знатный пир, когда Ив благополучно вернется в «Железную лошадь», Словом, решительно все уладилось как нельзя лучше, и Фромон, Ив и Эрно, каждый с мешком за плечами, пошли по Орлеанской дороге прохладным августовским утром. Дым от печей хлебопеков стлался над рекой, сливаясь с туманом. Перекликались петухи. Все трое были в отличном настроении, шутили, смеялись, и, когда Фромон затянул песню, Ив и Эрно подхватили ее.
Эрно
Фромон и не думал обижаться и опровергать замечания своего племянника и даже сказал, что действительно подумывает устроить скоро привал для подкрепления сил и испробовать содержимое кувшина — как бы оно не скисло.
Ив радовался всему — розовому туману над рекой, безоблачному небу, веселому полету ласточек, запаху трав и белоногой мышке, юркнувшей в стерню придорожного поля. А больше всего радовался тому, что идет в родную деревню, увидит отца и что идет с такими хорошими, близкими ему людьми.
Дорога то приближалась к реке, то уходила от нее, петляла между холмами, вилась полями, заходила в деревушки, пряталась от зноя в лес и, выйдя оттуда, снова устремлялась к реке поближе к прохладной тени стоявших у воды густых вётел. Придорожная трава была умыта обильной росой. Дорога не пылила под ногами. Свежий воздух был прозрачен, и далеко было видно во все стороны. Пустынно было в этот ранний час и на реке и на дороге. Не скоро стали появляться встречные повозки, навьюченные ослы, стада коров, овец, свиней; крестьяне, монахи, купцы, паломники — обычный людской поток этих мест.
С полей доносились песни работавших. До полудня было еще далеко, но солнце уже сильно припекало. Дорога просохла. Скот и повозки поднимали пыль Когда дорога привела Ива и его спутников на вершину холма, они увидели вдали за собой высокие зеленые холмы правобережья Сены у Парижа и отблески солнца на флюгерах его башен. Впереди, в буйной зелени долины, у подножия холма блестела Бьевра — приток Сены с устьем, густо заросшим тростником. За рекой далеко тянулась цепь холмов, куда уходила дорога.
Фромон показал на реку.
— Лучшего места не найдешь! — воскликнул он. — Вперед, парни! — и, потешно семеня худыми ногами, помчался вниз.
Сбежав с холма к реке, они выбрали затененное тростником место, расположились на зеленом ковре, откуда были видны склоны холма, небо и сизо–зеленая стена тростниковых стеблей. От них тянуло прохладой и пряным запахом аира. Фромон со всей подобающей случаю торжественностью освободил от воска горлышко кувшина и воскликнул:
— Испробуем, дети мои, этот благословенный господом напиток, и да возвеселится сердце наше!
Выпив вина, Фромон согласился, что оно такое же «гренадское», как он святой отец папа. Однако еще несколько раз прикладывался к кувшину и запел песню про какую-то веселую монашку. Затем растянулся на траве и уснул. А Ив и Эрно пошли купаться. Полноводная, с сильным течением Бьевра намыла песчаные отмели. Недалеко от устья, на каменных устоях, сооруженных в древности римлянами, был уложен деревянный настил. По этому мосту после отдыха и отправились дальше Ив и его спутники.
На этот раз переход был продолжительным и тяжелым из-за крутых подъемов и сильной жары. К полудню дорога увела от Сены на юг. Скрыться от зноя помогла дубовая роща. Огромные деревья раскинули зеленые шатры. Полумрак, прохлада, тишина, густые папоротники, пушистый ковер мха — все располагало к отдыху.