Повесть о школяре Иве
Шрифт:
Выйдя из монастыря на луг, Ив очутился в шумной толпе парижских школяров, возвращавшихся с прогулок и наперебой с жаром и смехом похвалявшихся дракой, учиненной ими с монахами аббатства Святого Германа. Монахи, как обычно, прогоняли школяров с луга, утверждая, что он принадлежит аббатству, а школяры уверяли, что луг принадлежит им, что и видно из его названия. Монахи бросились ловить школяров, а те, схватив комья земли и камни, закидали ими преподобных отцов бенедиктинцев, пустившихся наутек.
— Один из них хотел прыгнуть через куст, да зацепился за него рясой, а под рясой у них ничего не надето, я и запустил в него комом земли, — хвалился школяр.
— А я камнем одному
— О! О! О!.. А! А! А!..
Так хохоча, шли школяры по лугу. Подойдя ближе к реке, часть из них разошлась по берегу, кто побежал к лодкам, кто остался сидеть под ветлами, где тотчас появились кувшины с вином, а с ними и песни.
Густая листва вётел была пронизана золотыми лучами заходящего солнца. Отблеск его горел на башне мостового замка. Высоко над ней мчались из стороны в сторону стрижи. Колокола Парижа призывали к вечерне.
От потускневшего восточного края неба, из-за далеких холмов на леса, на поля, на деревни наползала синяя дымка сумерек.
Иву надо было спешить, чтобы успеть зайти в таверну перекусить и скорей к аптекарю, а то не откроет двери. И он побежал к Малому мосту, прыгая через канавы.
Солнце уже зашло, когда Ив подбежал к двери аптекаря. На стук старик, как обычно, сперва выглянул в окно, затем долго отпирал дверь, кряхтя, поднимался по лестнице, держа в руке зажженный светильник. На площадке он остановился и, тяжело переводя дыхание, сказал:
— Прибегал какой-то мальчишка, спрашивал тебя…
— Черноватый такой? — перебил его Ив.
— Не все ли равно? Тебе нечего сюда приваживать разных проходимцев. Еще воришка какой-нибудь!..
— Никакой не воришка! Это ученик оружейника!
— Стой! Куда ты? — крикнул аптекарь, ухватив за шиворот Ива, метнувшегося было вниз по лестнице.
— Пустите меня! Мне надо скорей бежать!
— Ты сумасшедший! Темно. Стража схватит. Мне придется за тебя отвечать превоту!
— Пустите! Я сам отвечать буду!
— Вздор мелешь! Отдавай-ка деньги, что ты мне должен за ночлег, иначе не пущу!
— Нате! Нате!..
Ив вывернул карманы. Медные и железные монеты посыпались на пол. Ив бросился вниз к выходной двери.
— Оставайся на улице: ночью не открою! — крикнул ему вслед старик.
Отпирая дверь, Ив обернулся и увидел аптекаря, ползавшего по площадке. Трясущимися руками он шарил по полу, сгребая деньги. Огонек светильника, стоявшего на полу, дрожал, и вместе с ним дрожала на стене уродливая, похожая на огромного паука тень сира Амброзиуса.
Опрометью побежал Ив по опустевшему мосту до лавки оружейника и изо всех сил забарабанил кулаками в запертую дверь — ведь каждую минуту могли появиться ночные караульщики и увести его в мостовой замок.
Дверь открыл Симон, сказал: «Идем скорей!» — и повел Ива в комнату за лавкой. Там за столом сидели жена оружейника, Эрно и Фромон. На Фромоне не было его обычной монашеской одежды, отчего он казался чужим и необычным. Он быстро поднялся из-за стола и, прищуриваясь, пошел навстречу Иву. Радостно поблескивала в глазах веселая хитринка. Он положил руки на плечи школяра:
— Вот наконец и наш философ!
Усадив Ива рядом с собой и расспросив его о житье, он начал рассказывать о замке Понфор и его обитателях. Рассказ его был скорбный и страшный и не раз прерывался то словами негодования оружейника, то жалостливыми возгласами его жены. Ив слушал не отрываясь.
Фромон рассказывал, что после исчезновения Ива рыцарь Рамбер впал в полнейшее отчаяние. Однако барон долго не посылал за ним, и казалось, что он, захмелев, позабыл о своей затее с вилланом Черного Рыцаря.
— Почему колдовское? — удивился Ив.
— Я сказал рыцарю Рамберу, что ты вызвал бесов, они тебя и унесли из подвала.
— Молодец! — воскликнул оружейник. — А на самом-то деле, как тебе удалось вывести парня?
— А на самом деле все было простей простого. Когда его вели в подвал, я как раз очутился на верхнем дворе. Вижу — и маршал тут. Ну, думаю, надо малого выручать. Когда дозорщик повел Ива вниз, маршал мне и говорит: «Ключ отнесешь сенешалу», а сам ушел. Дозорщик вернулся. Я задвинул засов и покрепче закрыл замок (у него дужка тугая), но на ключ не запер и отнес ключ сенешалу. А скоро моя хитрость мне и пригодилась. Вот вам и все. Остальное пусть тебе Ив сам расскажет.
— Сработано ловко! — Оружейник обнял за плечи Фромона и ласково прижал его к себе. — Гляди, парень, на этого человека и учись сам быть таким!
— Да, без него погиб бы ты, голубчик, — прибавила его жена.
Оказалось, что барон действительно был пьян, но на настолько, чтобы не вспомнить о школяре. Мало того: он разглядел своего маршала в темном углу и, вспыхнув гневом, закричал: «Что прячешься, старый вонючий пес?» — и, схватив кусок мяса, со всего размаху бросил его в рыцаря Рамбера. Мясо просвистело над головой старика и угодило в стену. «Эй, кто там! — крикнул барон. — Приведите-ка его ко мне!» Четверо слуг тотчас набросились на Клеща и приволокли его, трясущегося ог ужаса. Старик упал на колени. Плача, он бормотал что-то несвязное. «Встань, чертово подхвостье! — крикнул барон и, вскочив, пнул его ногой —Где виллан из подвала?» Рыцарь Рамбер попытался объяснить барону, что виллана унесли бесы, но тот не слушал его. Фромону не пришлось прийти на помощь старику: барон был настолько зол, что слова не давал сказать, и, вызвав сенешала, приказал ему тотчас выгнать из замка рыцаря Рамбера вместе с его дочерью. Гости, не понимая, чем вызван этот гнев, недоуменно молчали. И, только когда барон, прокричав свое распоряжение, опустился на скамью, его родственница дотронулась до руки его и сказала, что не знает причины его гнева, но, однако, просит смягчить позорное наказание и не брать на себя тяжкого греха оскорбления престарелого рыцаря и благородной девицы, о чем весть разнесется по округе и, дойдя до врагов рыцаря Ожье, послужит им удобным поводом для всяческой грязной клеветы. Как ни был барон пьян и взбешен, уговоры эти возымели действие, и он приказал дать рыцарю Рамберу повозку, а дочери его мула. «Сам выберу!» — крикнул он и, пошатываясь, вышел из зала, опираясь на плечо экюйе.
Фромон рассказывал, что зрелище это было жалкое. Опустив голову, ни на кого не глядя, брел Клещ, держась аа край повозки с наваленными на нее узлами и корзинами. На них сидела и плакала Урсула. Лошадь для повозки барон постарался выбрать постарше и похуже. Когда-то белая, она вся была усеяна коричневыми крапинами, спина провалилась, передние ноги кривые. А уж до чего было жаль его дочки! На старом, понуром муле, медленно шагавшем впереди повозки, сидела она, опустив на лицо вуаль. Как ни ненавидели Клеща слуги и работники, а тут со всего вамка сбежались посмотреть, и никто не проронил ни слова. Все тихо стояли у главных ворот, и Фромон видел, как некоторые женщины вытирали рукавом глаза, глядя на Эрменегильду и на горбунью кормилицу. Молча и проводили их. А Фромону надо было звонить к заутрене. Так они и покинули замок под звон колокола, будто погребальное шествие…