Повесть о Сонечке
Шрифт:
Но сократим и скажем просто: я не поняла, но приняла - именно как принимают удар: потому что ты - тело, и это тело было по дороге.
До моего отъезда из России - в апреле 1922 года, то есть целых три года, я не сделала ни одной попытки разыскать Сонечку, три года сосуществования с нею в одной стране я думала о ней, как об умершей: минувшей. И это - с первой минуты вести, с последнего слога фразы: ?Была и уехала?.
?Но, чтобы я помнил обиду мою, Настенька??
Обиды не было.
Я знала, что ее неприход - видимость, отсутствие - мнимость,
И если я вначале как бы сердилась и негодовала, то только на поверхности - на поверхность поступка, надеясь этим своим негодованием обратить все в обычное: отвратить - роковое. (Если я на Сонечку рассержусь и обижусь - то значит она - есть.)
Но ни секунды я в глубине своей души не поверила, что она - почему-нибудь не пришла, так не пришла, не пришла.
И чем больше мне люди - сочувствовали: ?неблагодарность, легкомыслие, непостоянство?
– тем одиноче и глубже я - знала.
Я знала, что мы должны расстаться. Если бы я была мужчиной - это была бы самая счастливая любовь - а так - мы неизбежно должны были расстаться, ибо любовь ко мне неизбежно помешала бы ей - и уже мешала - любить другого, всегда бывшего бы тенью, которую она всегда бы со мною предавала, как неизбежно предавала и Юру и Володю.
Ей неизбежно было от меня оторваться - с мясом души, ее и моей.
========
Сонечка от меня ушла - в свою женскую судьбу. Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: любить мужчину - в конце концов все равно какого - и любить его одного до смерти.
Ни в одну из заповедей - я, моя к ней любовь, ее ко мне любовь, наша с ней любовь - не входила. О нас с ней в церкви не пели и в Евангелии не писали.
Ее уход от меня был простым и честным исполнением слова Апостола: ?И оставит человек отца своего и мать свою...? Я для нее была больше отца и матери и, без сомнения, больше любимого, но она была обязана его, неведомого, предпочесть. Потому что так, творя мир, положил Бог.
Мы же обе шли только против ?людей?: никогда против Бога и никогда против человека.
========
Но как же согласовать то чувство радостной собственности, Сонечкиной, для меня, вещественности и неотъемлемости, то чувство кольца на пальце - с этими отпущенными, отпустившими, опустившимися руками?
А - вот: так владев - можно было только так потерять. Читатель, помнишь?
– ?или уж вместе с пальцем...? Сонечку у меня оторвали - вместе с сердцем.
========
Умный зверь, когда наступает смерть, сразу знает: то самое!
– и не лечится травками. Так и я, умный зверь, сразу свою смерть - узнала, и брезгуя всеми травками и поправками, ее приняла. Не: Сонечка для меня умерла, и не любовь умерла, - Сонечка из моей жизни умерла, то есть вся ушла внутрь, в ту гору, в ту пещеру, в которой она так провидчески боялась пропасть.
Ведь все мое чудо с нею было - что она была снаружи меня, а не внутри, не проекцией
========
Сонечка была мне дана - на подержание - в ладонях. В объятьях. Оттого, что я ребенка подержала на руках, он не стал - мой. И руки мои после него так же пусты.
Каждого подержанного ребенка у нас отбирает - мать. У Сонечки была мать - судьба.
========
Обида? Измена?
Сонечкин неприход ко мне в последний раз был тот же Володин приход ко мне - в последний раз, - вещь того же веса: всего существа. И значил он совершенно то же самое.
Так, как Володя - пришел, она - не пришла, так же всем существом не пришла, как он - пришел.
Сонечкин неприход ко мне был - любовь.
Это был первый шаг ее отсутствия из моей жизни, первый час ее безмолвного потустороннего во мне присутствия, в меня - вселения.
Сонечка не пришла ко мне потому, что бы - умерла, просто изошла бы слезами, от всей Сонечки - только бы лужица. Или сердце бы стало на последнем слоге моего имени.
Володя пришел, потому что не мог расстаться, не простясь, Сонечка не пришла - потому что проститься не могла.
Но и по еще одному-другому - не пришла: Сонечка не пришла - потому что уже умерла.
Так не приходят - только умершие, потому что не могут, потому что земля держит. И я долго-долго чувствовала ее возле себя, почти что в досягаемости моей руки, совершенно так же, как чувствуешь умершего, на руке которого не смыкаешь руки только потому, что этого - не должно, потому что это опрокинуло бы все ведомые нам законы: от равного страха: встретить пустоту - и встретить руку.
Сонечки, в конце концов, мне стало только не слышно и не видно.
========
?Хлеб наш насущный даждь нам днесь...? Нет, она никогда мне не была - хлебом насущным: кто я, чтобы такое мне могло быть - хлебом насущным? Этого никогда бы не допустила моя humilit?17. Не насущным хлебом, а - чудом, а такой молитвы нет: ?Чудо насущное даждь нам днесь?. В ней не было ни тяжести насущного хлеба, ни его железной необходимости, ни нашей на него обреченности, ничего от ?в поте лица твоего?... Разве Сонечку можно - заработать? Даже трудом всей жизни? Нет, такое дарится только в подарок.
Как Корделия, в моем детском Шекспире, про Короля Лира - о соли, так я про Сонечку - о сахаре, и с той же скромностью: она мне была необходима - как сахар. Как всем известно, сахар - не необходим, и жить без него можно, и четыре года Революции мы без него жили, заменяя - кто патокой, кто - тертой свеклой, кто - сахарином, кто - вовсе ничем. Пили пустой чай. От этого не умирают. Но и не живут.
Без соли делается цинга, без сахару - тоска.
Живым белым целым куском сахара - вот чем для меня была Сонечка.