Повесть о Сонечке
Шрифт:
Вчера сижу у Евгения Багратионовича и веду шутя следующий диалог с бабой:
Баба: - Красавица, кому папиросы набиваешь? Муженьку?
Соня: - Да.
Баба: - Тот, что в белых брюках?
Соня: - Да.
Баба: - А что же ты с ним не в одной избе живешь?
Соня: - Да он меня прогнал. Говорит, больно подурнела, - а вот папиросы набивать велит - за тем и хожу только, а он другую взял.
========
Вечер того же дня.
Баба ловит Вахтангова и говорит:
– Что ж ты жену бросил, на кого променял? Ведь жена-то красавица, - а кого взял?
– Не совестно?
– Живи с женой!
Ночь
– Софья Евгеньевна, что вы - ребенок или авантюристка?
– и рассказ - бабы.
Убегаю от Вахтангова и безумно жалею, что не с ним. Это пустое все.
– Марина, пишите, радость моя - пишите. С завтрашнего дня я въезжаю в отдельную комнату и буду писать дневник для вас, моя дорогая.
– Пишите, умоляю, я не понимаю, как живу без вас... Письма к Г-ру - и пусть Володя тоже.
– Что он?
Марина, увозят вещи - надо отнести письмо - не забывайте меня. Прошу, умоляю - пишите.
О, как я плакала, читая ваше последнее письмо, как я люблю вас.
– Целую ваши бесценные руки, ваши длинные строгие глаза и - если б можно было поцеловать - ваш обворожительно-легкий голос.
Я живу ожиданием ваших писем. Алечку и Ирину целую.
– Мой граммофон, - где все это?
Ваша С.
========
5
(Последнее)
1-го июля (20-го июня старого стиля) 1919 г.
Заштатный город Шишкеев.
– Марина, - вы чувствуете по названию - где я?!
– Заштатный город Шишкеев - убогие дома, избы, бедно и грязно, а лес где-то так безбожно-далJко, что я за две недели ни разу не дошла до него.
– Грустно, а по вечерам душа разрывается от тоски, и мне всегда кажется, что до утра я не доживу.
По ночам я писала дневник, но теперь у меня кончилась свеча, и я подолгу сижу в темноте и думаю о вас, моя дорогая Марина.
– Такая нежданная радость - ваше письмо.
– Боже мой, я плакала и целовала его и целую ваши дорогие руки, написавшие его.
– Марина, когда я умру, на моем кресте напишите эти ваши стихи:
...И кончалось все припевом: Моя маленькая!
– Такое изумительное стихотворение.
– Марина, сердце мое, я так несвязно пишу. Сейчас день самый синий и жаркий, - так все шумит, что я не могу думать.
– Я пишу, безумно торопясь, так как Вахтанг Леванович едет в Москву - и мне сроку полчаса.
– Марина, умоляю вас, мое сердце, моя Жизнь - Марина!
– не уезжайте в Крым пока, до 1-го августа. Я к 1-му приеду, я умру, если не увижу вас, - мне будет нечем жить, если я еще не увижу вас.
– Марина, моя любимая, моя золотая, не уезжайте - я не знаю, что еще сказать.
Люблю вас больше всех и всего и - что бы я ни говорила - через все это.
– Марина, милая, нежная, дорогая, целую вас, ваши глаза, руки, целую Алечку и ее ручки за письмо, - презираю отца, сына и его бездарную любовь к ?некоей замужней княгине?, огорчена, что Володя не пишет, по-настоящему огорчена.
Сердце мое, Марина, не забывайте меня.
Ваша Соня.
Дневник пишу для Вас.
По дороге в Рузаевку я дала на одной из станций телеграмму Володе:
Целую вас - через сотни Разъединяющих верст!
Даю телеграфисту, а он не берет срочно подобную телеграмму, - говорит, это не дело. Еле умолила.
Целую.
Молюсь за вас.
Р. S.
– Против моего дома церковь, я хожу к утрене и плачу.
Соня.
========
После
Но, к своему удивлению, я вскоре обнаружила, что Сонечки все-таки - как будто - нет, совершенно так же, как за неимением папиросы машинально суешь себе в рот - что попало длинного: карандаш - или зубную щетку - и некоторое время успокаиваешься, а потом, по прежнему недомоганию, замечаешь, что - не то взял.
Студийцы меня принимали, по следу Сонечкиной любви, отлично, сердечно, одна студийка даже предложила мне, когда Ирина вернется из деревни, взять ее с собой - в какую-то другую деревню...мы несколько раз с ней встретились - но - она была русая и голубоглазая - и вскоре обнаружилось, что Сонечка совсем ни при чем. Это была - моя знакомая. Моя чужая новая знакомая.
Как в книге - ?продолжение следует?, здесь продолжения - не следовало.
========
Продолжение следовало - с Володей, наше продолжение, продолжение прежних нас, до-Сонечкиных, не разъединенных и не сближенных ею. Казалось бы - естественно: после исчезновения между нами ее крохотного физического присутствия, нам это крохотное физическое отсутствие, чуть подавшись друг другу, восполнить, восполнить - собою, то есть просто сесть рядом, оказаться рядом. Но нет - как по уговору - без уговору - мы с ее исчезновением между нами - отсели, он - в свой далекий угол, я - на свой далекий край, на целую добрую полуторную Сонечкину длину друг от друга. Исчезнувшая между нами маленькая черная головка наших голов не сблизила. Как если бы то, с Сонечкой, нам только снилось и возможно было только с ней: только во сне.
Но тут должно прозвучать имя: Мартин Иден.
– Это - больше, чем можно сказать: и вещь, и герой, и автор. Больше, чем мне можно сказать... Когда-нибудь, когда расстанемся...
– Марина Ивановна, прочтите Мартина Идена, и когда дойдете до места, где белокурый всадник на белом коне - вспомните и поймите - меня.
Девятнадцать лет спустя, девятнадцать с половиной лет спустя, в ноябре 1937 г., иду в дождь, в Париже, по незнакомой уличке, с русским спутником Колей - чуть постарше тогдашнего Володи.
– Марина Ивановна! А вот книжки старые - под дождем - может быть хотите посмотреть?
Приоткрываю брезент: на меня глазами глядит Мартин Иден.
Теперь - пояснение. Дико было бы подумать обо мне, живущей только мечтой и памятью, что я то Володино завещание - забыла.
Но - так просто войти в лавку и спросить Мартина Идена?
Как Володя когда-то вошел в мою жизнь - сам, как все большое в моей жизни приходило само или вовсе не приходило, так и Мартин Иден должен был придти сам.
Так и пришел - ныне, под дождем, по случайному слову спутника.
Так и предстал.
Мне оставалось - только протянуть руку: ему, утопающему под дождем и погибающему от равнодушия прохожих. (Вспомним конец Мартина Идена и самого Джека Лондона!)
В благополучной лавке - нового неразрезанного Мартина Идена, любого Мартина Идена, очередной экземпляр Мартина Идена - было бы предательством самого Володи, тройным предательством: Джека Лондона, Мартина Идена и Володи. Торжеством той la Chose Etablie16, биясь об которую они все трое жизнь отдали.