Повесть о старых женщинах

Беннет Арнольд

Огонь в камине освещал верхнюю гостиную, воистину великолепное помещение, музей, в котором были выставлены ценности, собиравшиеся Бейнсами и Мэддеками с 1840 года и лежавшие вперемешку с новомодными скатертями и салфетками. Во всем Берсли немного нашлось бы гостиных, способных выдержать сравнение с этой. Констанции это было известно. Такую гостиную никому показать не стыдно.

Она на минуту зашла к себе в спальную, где Эми терпеливо подбирала с кровати комки бумаги.

— Ты все поняла насчет чая? — спросила Констанция.

— О да, мэм, — ответила Эми, словно говоря: «Сколько еще раз вы будете меня об этом спрашивать?» — Вы едете, мэм?

— Да, — сказала Констанция. — Пойдем, закроешь за мной дверь.

Вдвоем они сошли вниз. В нижней гостиной чайный стол был покрыт белой скатертью. Лучшей камчатной

скатерти нельзя было ни соткать, ни купить. Ее приобрели пятнадцать лет назад, но еще ни разу не извлекали на свет. Констанция ни за что не щегольнула бы этой скатертью в первый же день, если бы у нее не было еще двух столь же великолепных в запасе. На фисгармонии выстроились вазочки с вареньем, печенья, пирог со свининой, какой пекут только в Берсли, и блюдо с малосольной семгой. Там же лежало все необходимое из столового серебра. Все было на месте. Эми все сделала как следует. А на каминной полке стояла ваза с крокусами. Ее «сад», как она его называла, — Сэмюелу еще казалось, что этот «сад» обличает в ней необыкновенную женственность! Уже давно она не устраивала «сада» на каминной полке. Хронический ишиас и сердцебиение заставили ее утратить всякий интерес к садоводству. Часто, когда Констанция заканчивала сложные манипуляции, благодаря которым содержалась в порядке ее мебель и все прочее, у нее оставались силы, только чтобы «отдохнуть». Она была довольно хрупкой, полной, невысокой женщиной, легко утомлялась, быстро выбивалась из сил. Подготовка к приезду Софьи представлялась ей воистину титанической работой. Однако она с этим хорошо справилась. Чувствует она себя прекрасно, только немного устала и сильнее, чем следует, разволновалась, пока напоследок осматривала дом.

— Прошу тебя, убери ты этот передник! — сказала она Эми, показав на передник грубой ткани, брошенный на диване. — Кстати, где Снежок?

— Снежок, мэм? — воскликнула Эми.

У обеих женщин екнуло сердце. Эми инстинктивно выглянула в окно. Ну, конечно, опять он в сточной канаве — исследует отбросы Кинг-стрит. Очевидно, он выскользнул на улицу, когда Эми принесла домой расписание. На лице служанки появилось виноватое выражение.

— Ты меня удивляешь, Эми! — трагическим тоном сказала Констанция. — Она открыла дверь.

— В жизни такой собаки не видела! — бормотала Эми.

— Снежок! — позвала фокстерьера хозяйка. — Быстро ко мне! Слышишь?

Снежок резко повернулся и, не шевелясь, уставился на Констанцию. Потом, тряхнув головой, он припустил к углу Площади и там снова застыл. Эми отправилась его ловить. Прошла вечность, прежде чем она принесла назад повизгивающего песика. Вид фокстерьера оскорблял и обоняние, и зрение. Ему удалось полностью избавиться от ненавистного запаха мыла. Констанция чуть не плакала. Ей казалось, что все у нее сегодня идет шиворот-навыворот. А у Снежка был такой невинный, доверчивый вид. Как объяснить ему, что приезжает тетушка Софья. Он готов всю семью Бейнсов продать в рабство ради десяти ярдов сточной канавы.

— Тебе придется вымыть его на кухне — это единственный выход, — сдерживаясь, сказала Констанция. — Сейчас надень этот передник, но не забудь сменить его, когда будешь открывать нам дверь. Когда вытрешь Снежка, лучше всего запри его в спальной мистера Сирила.

И обремененная заботами Констанция удалилась, сжимая в руках сумочку и зонтик, разглаживая перчатки и то и дело окидывая взглядом свою накидку.

— Кто же такой дорогой ходит на станцию! — сказала Эми, увидев, что Констанция, вместо того чтобы свернуть на Веджвуд-стрит, пошла вниз по Кинг-стрит. И Эми дала хорошего шлепка Снежку, чтобы показать ему, что теперь они остались дома одни.

Констанция выбрала обходную дорогу, чтобы знакомым при встрече с ней не сразу пришло в голову, что она идет на станцию. Ее чувства, связанные с приездом Софьи и с отношением города к этому событию, были очень сложными.

Ей пришлось поторапливаться. А ведь сегодня утром она встала, тщательно разработав план, как избежать спешки. Торопиться она не любила — ведь от этого одно беспокойство.

II

Лондонский экспресс опаздывал, поэтому три четверти часа Констанция провела в Найпе на платформе, как всегда окаменевшей в ожидании поезда дальнего следования. Наконец раздались возгласы носильщиков: «Поезд на Маклсфилд —

Стокпорт — Манчестер», из-за поворота выскользнул громадный локомотив, рядом с которым вагоны казались игрушечными, и Констанцию забил озноб. Тишина на платформе сменилась m^el'ee [55] . Маленькая Констанция очутилась на краю работающей локтями толпы, которая, понятное дело, пыталась преодолеть преграду из дверей и окон, откуда, как из бойниц, выглядывали защитники поезда. Казалось, что на платформе никогда не установится порядок. И Констанция не очень надеялась заметить в этом столпотворении неизвестно как выглядящую Софью. Констанция пришла в крайнее волнение. Все мышцы ее лица напряглись, а взгляд беспокойно перебегал с одного конца поезда на другой.

55

Сутолокой (фр.).

Затем она увидела необычную собаку. Другие тоже обратили на нее внимание. Собака была шоколадного цвета, голова и плечи ее поросли густой шерстью, завивавшейся тысячью косичек вроде тех, что бывают на швабрах, которыми в наше время торгуют в москательных лавках. Шерсть едва доходила до середины собачьего туловища, а все остальное было голое и гладкое как мрамор. На жителей Пяти Городов собака производила такое впечатление, как будто забыла надеть важнейший предмет туалета и тем самым нарушала все приличия. Пучки шерсти, которые были оставлены на кончике хвоста и украшали колени, только усиливали непристойность зрелища. Венцом непотребства была розовая ленточка на шее. Собака была точь-в-точь как принаряженная девица легкого поведения. От шеи собаки туго натянутая цепочка уходила куда-то в середину толпы, суетившейся вокруг чемоданов, и, проследив за цепочкой глазами, Констанция увидела высокую представительную даму в пальто и довольно броской шляпке. Красивая аристократка, подумала Констанция, глядя на нее издалека. Потом в голове у нее мелькнула неожиданная мысль: «Это Софья!» Да, конечно она… Нет, не она… Конечно, она! Дама выбралась из толпы. Увидела Констанцию. Они обе поколебались, а потом нерешительно двинулись друг другу навстречу.

— Я бы где угодно тебя узнала, — сказала Софья, не проявляя ни малейшего волнения, и приподняла вуаль, чтобы поцеловать Констанцию.

Констанция поняла, что и ей следует вести себя с тем же восхитительным спокойствием; так она и поступила. Это было бейнсовское спокойствие. Однако она заметила, что губы ее сестры дрожат. И это было приятно Констанции — значит, не она одна такая дурочка. В очертаниях рта Софьи тоже было что-то странное. Должно быть, это результат приступа, о котором Софья ей писала.

— Сирил тебя встречал? — спросила, не зная с чего начать, Констанция.

— О да! — обрадованно ответила Софья. — Я была у него в мастерской, и он проводил меня на станции в Юстоне. Он очень милый мальчик. Я от него в восхищении.

С той же интонацией Софья говорила «Я от него в восхищении», когда ей было пятнадцать лет. Ее тон и властная манера держаться вернули Констанцию в шестидесятые годы. «Она ни капельки не изменилась, — обрадовалась Констанция. — Не изменилась, несмотря ни на что». Но за этой мыслью стояла другая, более общая. «Несмотря ни на что, Бейнсы не меняются». И верно, Софья, какой ее помнила Констанция, не изменилась. Никакие превратности судьбы не властны над сильными личностями. Открыв для себя прежнюю Софью, которая предстала перед ней, когда произнесла похвалу Сирилу, Констанция приободрилась и повеселела.

— Это Фосетт, — сказала Софья, потянув поводок.

На это Констанция не знала, что ответить. Разумеется, Софья не ведала, что творила, когда везла такую собаку в Пять Городов, где люди так придирчивы.

— Фосетт! — ласково повторила Констанция кличку и слегка наклонилась к собачонке. В конце концов собака не виновата. Софья к тому же упоминала Фосетт в своих письмах, хотя и не подготовила Констанцию к тому, что ей предстоит увидеть.

Все это не заняло и минуты. Появился носильщик с двумя чемоданами Софьи. Как заметила Констанция, это были на редкость «добротные» чемоданы, да и одета Софья была хоть и «не без претензии», но зато на редкость «добротно». Затем их отвлекла покупка билета до Берсли, и скоро первое потрясение от встречи улетучилось.