Повесть о старых женщинах
Шрифт:
Из угольного подвала доносилось звонкое и равномерное капанье воды из починенного крана в кувшин, стоявший в каменной чаше для посуды.
— Школьной учительницей? — переспросила миссис Бейнс.
— Да, да, школьной. А какие еще бывают? — резко ответила Софья. — Вместе с миссис Четуинд.
— Не думаю, что это понравится твоему отцу, — сказала миссис Бейнс. — Уверена, что ему это не понравится.
— Почему?
— Это нам не подходит.
— Почему не подходит? — спросила девочка уже с негодованием в голосе. Она отошла от плиты. В окне промелькнули мужские ноги.
Миссис Бейнс была поражена и испугана. Поведение Софьи трудно переносить,
— Тебе пришлось бы слишком много времени проводить вне дома, — сказала миссис Бейнс, успешно доделывая второй пирог.
Она говорила мягко. Уже почти шестнадцать лет она была матерью Софьи, и этот опыт не прошел для миссис Бейнс даром; и хотя сейчас перед ней раскрывались совершенно неожиданные опасные черты неустойчивой натуры Софьи, она сохраняла присутствие духа и вела себя с дипломатическим спокойствием. Безусловно, для матери быть вынужденной прибегать к дипломатии в отношениях с девочкой в полудетском платьице было унизительно. В ее эпоху матери были самодержицами. Но ведь Софья была Софьей.
— Ну и что? — коротко спросила Софья.
— А потом, в Берсли нет учительского места, — сказала миссис Бейнс.
— Со мной позанимается мисс Четуинд, а через некоторое время я смогу обратиться к ее сестре.
— К ее сестре? К какой сестре?
— У ее сестры есть большая школа где-то в Лондоне.
Миссис Бейнс повернулась к духовке, где запекался первый пирог, и таким образом смогла скрыть свои тяжкие переживания. Несмотря ни на что, пирог вел себя отменно. В течение нескольких секунд она успела поразмыслить и решила, что при серьезной болезни нужно применять серьезное лечение.
Лондон! Она сама дальше Манчестера не ездила. Лондон «через некоторое время»! Нет, при таком душевном состоянии Софьи дипломатия неуместна!
— Софья, — произнесла она уже другим, торжественным тоном, встав лицом к дочери и отведя от передника руки в муке и в кольцах, — не знаю, что на тебя нашло. Право, не знаю! Твой отец и я готовы с чем-то мириться, но должен же быть предел. Мы, видно, сами тебя испортили, и ты с возрастом становишься не лучше, а хуже. И пожалуйста, чтоб я больше об этом не слышала. Хотелось бы, чтобы ты брала пример со своей сестры. Разумеется, если ты не пожелаешь выполнять свою долю работы в лавке, никто заставить тебя не сможет. Если ты предпочтешь слоняться по дому без дела, нам придется это терпеть. Мы можем лишь давать тебе советы ради твоего же блага. Но, что касается этого… — она умолкла, чтобы заговорило молчание, и потом завершила, — больше чтоб я об этом не слышала.
Это была сильная и
— Но, мама…
Вверху на лестнице звякнули ведра. Это Мэгги спускалась из спальных. Дело в том, что семья Бейнсов всю жизнь изо всех сил старалась, чтобы ее дела не стали достоянием чужих людей; предполагалось, что Мэгги и все служащие лавки за исключением, возможно, мистера Пови одержимы ненасытным желанием узнать то, что их не касается. Поэтому голоса Бейнсов замолкали или приглушались до таинственного шепота, как только раздавались шаги соглядатая.
Миссис Бейнс поднесла к губам покрытый мукой палец.
— Все! Хватит! — решительно произнесла она.
Появилась Мэгги, и Софья с бесцеремонной поспешностью скрылась наверху.
II
— Право же, мистер Пови, это на вас не похоже, — сказала миссис Бейнс, обнаружив по пути в лавку Незаменимого в комнате закройщика. Эта комната для кройки была фактически убежищем, где время от времени уединялся мистер Пови, чтобы скроить костюм или другие туалеты и потом передать их портным, которые работали у себя дома, сидя на столе со скрещенными ногами. В этой же комнате происходили встречи с клиентами для примерки. Отдел шитья процветал, заказы поступали бесперебойно. Однако все эти обстоятельства не повлияли на неодобрительное отношение миссис Бейнс к пребыванию мистера Пови в этом месте.
— А я как раз крою сюртук для пастора, — возвестил мистер Пови.
Его преподобие мистер Мерли, смотритель Уэслианского методистского округа, навещал мистера Бейнса каждую неделю. Во время последнего визита мистер Бейнс заметил, что сюртук пастора позеленел от старости, и приказал сшить и презентовать мистеру Мерли новый. Мистер Мерли, который питал поистине средневековую страсть к уловлению душ человеческих и щедро тратил свои деньги и здоровье на удовлетворение этой страсти, принял дар только во имя божье и подробно разъяснил мистеру Пови смысл слов Христа: «Кесарево кесарю, а богово Богу».
— Вижу, — язвительно ответила миссис Бейнс. — Но это не причина, чтобы сидеть без пиджака, да еще в такой холодной комнате. Это вам-то, с вашей зубной болью!
Действительно, мистер Пови всегда, когда кроил, сбрасывал пиджак. Вместо пиджака он надевал мерную ленту на шею.
— У меня зуб больше не болит, — робко сказал он, уронив большие ножницы и схватив кусок мела.
— Вздор! — бросила миссис Бейнс.
Это восклицание ошеломило мистера Пови. Миссис Бейнс не раз употребляла это выражение, но обычно приберегала его для лиц своего пола. Мистер Пови не мог припомнить, чтобы она ответила таким образом на какие-нибудь его слова. «Что случилось с этой женщиной?» — подумал он. Румянец, горевший на ее лице, не помог ему найти ответ на этот вопрос, потому что после работы в кухне по пятницам она всегда выходила оттуда раскрасневшейся.
— Все вы, мужчины, одинаковы, — продолжала она. — Как подумаете о зубном враче, так и выздоравливаете. Почему бы вам немедленно, как положено мужчине, не пойти к мистеру Кричлоу и не вырвать зуб?
Мистер Кричлоу удалял зубы, и его вывеска гласила: «Костоправ и фармацевт». Но у мистера Пови была своя точка зрения.
— Я не высокого мнения о мистере Кричлоу как о дантисте.
— Тогда, ради бога, идите в кабинет Аулснемов.
— Когда? Сейчас я, очевидно, пойти не могу, а завтра суббота.