Повесть о суровом друге
Шрифт:
– Съел?
– прошипел Витька, поворачиваясь ко мне.
– Только выйди, я тебе дам!
– пригрозил я.
Сиротка продолжал диктовать, а мы старательно шуршали угольками по газетам.
– «За нами большинство трудящихся и угнетенных во всем мире. За нами дело справедливости. Наша победа обеспечена...»
Подождав, пока отставшие закончат писать, Сиротка стал диктовать дальше:
– «Товарищи трудящиеся! Помните, что в ы с а м и теперь управляете государством. Никто вам не поможет, если вы сами не объединитесь и не возьмете в с е д е л а государства в
...Берегите, храните, как зеницу ока, землю, хлеб, фабрики, орудия, продукты, транспорт - все это отныне будет в с е ц е л о вашим общенародным достоянием...
Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)».
Слово «Ленин» мне захотелось написать красным, но чем? Потом я вспомнил: у меня под полой телогрейки вместе с кандалами должен быть кусочек бурой шахтной породы. Я пошарил и нашел. Слово «Ленин» получилось таким красивым, что ребята запросили: дай. Не хотелось мне, чтобы у других было так же, как у меня, но я подумал: «Нельзя быть жадным, ведь мы все теперь товарищи». Я роздал ребятам по кусочку породы, только Витьке Доктору не дал.
Когда закончился диктант, Сиротка прошел по рядам, и у кого было чисто написано - хвалил, а кто размазал уголь по газете - ругал. Меня он даже погладил по голове и сказал:
– Молодец!
На переменке никто не кувыркался, не скакал. Все ходили степенно: боялись помять подаренную одежду.
Абдулка даже не захотел подворачивать рукава новой телогрейки, и они висели до коленей. Я решил помочь ему, но он зашипел на меня:
– Отойди, не цапай!
После урока чистописания рассказывали стихи. Витька Доктор, задаваясь, рассказал «Дети, в школу собирайтесь». Я прочитал «Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет». Васька удивил всех, он вышел к доске и громким голосом рассказал тот самый стих, который напевал старик гусляр: «Поховайте та вставайте, кайданы порвите. И вражею злою кровью волю окропите!..»
Горящее от волнения лицо Васьки было красивым, а глаза - точь-в-точь два огонька.
На этом уроки закончились. Две работницы внесли в класс большую тарелку, накрытую газетой, и роздали каждому ученику по кусочку селедки без хлеба и по две сладкие ландринки.
5
Счастливый день! Все было радостным: и слова Ленина, которые диктовал нам Сиротка, и светлая классная комната, и подарки Совета, и наш однорукий учитель, вооруженный наганом.
Уплетая на ходу ржавую селедку, мы высыпали на улицу.
Около дверей школы стоял мрачный Илюха, теперь он жалел, что не пошел учиться. Глаза у него загорелись завистью, когда он увидел надетые на всех нас обновки: сапоги, валенки, новые пальто.
– Илюха, ты чего не захотел учиться?
– спросил Витька Доктор, подбегая к рыжему.
– Я ученый, - важно ответил тот, - а сапоги я себе на базаре куплю. Подумаешь, задаются...
По дороге домой Илюха все время косился на мои ватные штаны, потом спросил равнодушно:
– Почем платил?
– Рубля три, нос подотри.
– Я всерьез спрашиваю, - тоном купца повторил Илюха.
– Бесплатно дали.
–
– Дадут.
– Лёнь, а Лёнь, - сдался наконец Илюха и спросил жалобно: - А мне можно учиться?
– Ты же ученый.
Илюха не ответил. Он остановился и начал всматриваться в дальний конец улицы.
– Глядите!
– воскликнул он.
– Глядите, буржуи работают. Ой, умора!..
Посреди мостовой под охраной четырех красногвардейцев выковыривали ломами вмерзшие в землю камни, носили песок буржуи. Здесь были толстые барыни в шляпах с перьями, купцы в меховых шубах. Даже городовой Загребай в фуражке без кокарды стучал по камням молотком. Потом я рассмотрел в толпе богатеев колбасника Цыбулю. С недовольным видом он тыкал в землю лопатой и то и дело вытирал платком лоб.
Толстые барыни в туфлях на высоких каблуках носили малюсенькие камни и хныкали, будто им было тяжело.
Прохожие обступили буржуев и посмеивались:
– Копайте, копайте! Поработайте хоть немножко в своей жизни!
Цыбуля косился злыми бычьими глазами и бурчал себе под нос:
– Не шибко радуйтесь, недолго продержится ваша власть кошачьих, свинячьих депутатов...
– Чего они здесь копают?
– с удивлением спросил Уча.
– Осужденная буржуазия, - объяснил Васька.
Кто-то из ребят увидел Сеньку Цыбулю. Он стоял невдалеке и, глядя на своего арестованного отца, ревел, размазывая по лицу слезы.
Я толкнул Ваську локтем и тихо, чтобы не спугнуть колбасника, зашептал:
– Вась, давай закуем Сеньку?
– Брось, охота тебе пачкаться!
Охота? Нет, не охотой нужно было назвать мое желание расправиться с колбасником, у меня даже ноги затряслись - так я хотел поймать Сеньку. Кто посадил в тюрьму Абдулкиного отца - дядю Хусейна и заковал его в цепи? Кто на суде надел кандалы на руки дяде Митяю, нашему председателю Совета? Нет, я Сеньку закую! Кандалы были при мне.
– Уча, закуем?
– шепотом, чтобы не слышал Васька, предложил я гречонку.
– Давай!
– И Уча погнался за колбасником.
Я бросился наперерез Сеньке. Но все дело испортил Илюха. Он побежал прямо на Цыбулю и закричал: «Лови его, держи!» Колбасник увидел меня и пустился во весь дух вдоль улицы. Уча снял с плеча сапоги и швырнул их вдогонку Сеньке. Сапоги угодили тому в ноги, он запутался в них и, не добежав до калитки, брякнулся наземь.
Два прыжка - и я очутился верхом на своем исконном враге. Абдулка, Илюха и Уча держали Сеньку, а я, торопясь, тянул из кармана кандалы.
– Руки ему заковать, - хрипел Абдулка.
– Лучше ноги, держи ноги.
Как назло, кандалы зацепились за подкладку, и я никак не мог их вытащить.
– Ка-ра-ул!
– дрыгая ногами, завопил колбасник.
Уча заткнул ему рот шапкой.
Наконец я достал кандалы, но тут понял, что не знаю, как нужно заковывать. Почему-то мне сделалось стыдно, вспомнились слова Васьки: «Охота тебе пачкаться!» Я поднялся и сказал ребятам:
– Пустите его к свиньям.
Сенька, всхлипывая, поднялся и, ни слова не говоря, поплелся по улице. Отойдя, он вдруг закричал: