Повесть о Тобольском воеводстве
Шрифт:
Летом 1593 года угличский колокол был доставлен к месту назначения. Воевода тобольский, князь Федор Михайлович Лобанов-Ростовский только руками развел, взглянув на этот печальный подарок. Когда колокол перекладывали из повозки на землю, ущемленный язык его брякнул. Люди переглядывались и качали головами. От привезших колокол тоболяне узнали о том, что творится в столице. Царь Федор, де, вовсе плох, делами государственными не занимается, сторонится от всякой мирской докуки. Все передоверил Борису. И расправляется Годунов с врагами своими, как хочет. Но все же не всех противников уничтожил. И грозится кое-кто Бориса камнями побить. А если царь Федор помрет, то хотят назначить на московский престол австрийского эрц-герцога Максимилиана. Так, тайком делились москвичи кое с кем из тоболян столичными новостями. Однако, воевода прекратил толки… Усеченное
Колокол же приказал воевода укрепить на церкви Всемилостивейшего Спаса, что на торгу. Глядели на этот колокол приезжающие в Тобольск для торговли татары, калмыки, кокандцы, бухарцы. На благовест этого колокола сходились русские люди молиться, чтоб дал бог победу храбрым лыжникам, что ушли в зимний поход в Барабу из нового города Тары. Под благовест этого колокола неумело молились русскому богу новокрещеные татарки, вогулки и остячки — молодые казацкие жены. Много их появилось в Тобольске, равно как, впрочем, и во всех других городах и острогах сибирских. И нарождалось новое племя — смуглых, маленьких сибиряков. Это угличский колокол гудел над городом, предупреждал жителей о пожарах — красный петух страшил жителей, пожалуй, сильнее, чем царь Кучум. Что Кучум? Плохи были дела этого беглого сибирского царя. Трепеща внимали благовесту колоколов тобольских пленные жены и дети Кучума, захваченные в 1598 году тобольскими ратными людьми в южных степях. Кучум опять ушел, — бежал в сторону Туркестана, но жены его и сын оказались здесь, в Тобольске. Эти пленники с великим изумлением смотрели на русский город, такой величественный и красивый на высокой горе. Искер, бывшая столица Кучума, казалась просто деревней по сравнению с Тобольском. На развалинах старой Сибири каркали вороны.
В том же самом 1598 году в Москве, в крещеньев вечер, скончался Федор Иоанович, последний царь из династии Рюриковичей. Федор не оставил потомства.
Новый царь Борис Годунов в начале следующего года затребовал из Тобольска в Москву пленное семейство Кучума. О прибытии пленных цариц и царевича говорила вся столица. Присутствовать при въезде кучумовичей в Москву хотели все западно-европейские послы и гости. Какова она Сибирь, эта далекая и заманчивая Сибирь, дороги в которую так ревниво оберегает от европейцев русское государство.
Царь Борис обещал показать пленников. Он готовил торжественный въезд их в столицу. Но прежде чем допустить семейство Кучума к воротам Москвы, Годунов решил сам узнать, как выглядят пленники.
Цариц и царевича везли в том виде, как они были захвачены в степях. Смуглое лицо царя Бориса еще более потемнело от досады, когда он увидел, в каком жалком виде и одеянии находятся члены семейства Кучума.
«Вымыть и переодеть!» — таков был указ царя. Процессию задержали в одном из подмосковных сел. Грязные и вшивые лохмотья полетели в русские печи. «Ну, царь Кучум. До чего довел он свою фамилию!» На смену лохмотьям появился целый воз достойного царственных особ платья. Царице Салтаным подали вместо овчинной шубы «шубу камку адамашну», рудожелтую, на куницах, опушенную атласом с серебром, в кружевах с корольковыми пуговицами. Вторая, младшая, царица Сюйдежан получила белую шубу на пупках собольих, опушенную золотым атласом, с серебряными пуговицами. На царевича Асманака надели новую ферязь, сукно которой было «багрец червончат», завязи — зеленого шелка с золотом. Дали ему еще кафтан из персидской камки, шапку лисью, сапоги сафьяновые желтые…
На расписных санях, запряженных цугом и ведомых особыми проводниками, одетыми в сибирские меха, въехали в Москву пленники. Во главе этого поезда шли ратные люди, разгромившие Кучума в степях, — сотник Воейков, казачьи атаманы Казарин Волпин и Третьяк Жаряной, дети боярские Илья Беклемишев и Федор Лопухин, одиннадцать конных и шесть пеших тобольских и тарских казаков да девять сибирских воинов из пленных литовцев.
Царь Борис щедро наградил всех храбрых сибиряков, так успешно действовавших против царя Кучума. Но не менее благосклонно и ласково встретил Борис и пленников. Добро, мол, пожаловать в Москву. Не хватает только среди вас повелителя вашего, самого царя Кучума… Прибыв, заслужил бы и он многие подарки и почести. Что ему бегать, скитаться в степях да творить русским людям пакости скрытно? И здоровье его уж слабеет.
Улыбались сквозь слезы царицы. Не ожидали они такого приема в Москве.
И в те же дни дал царь Борис указ об освобождении всех народов сибирских от уплаты ясака за 1600 год. А возвращающимся в Сибирь людям наказал сделать все для того, чтобы упрямый старик Кучум сдался добровольно.
Искать Кучума тобольские власти поручили вступившему на русскую службу татарину мурзе Сеиту Тул-Мамету. Но разысканный где-то в лесах старый царь ответил парламентеру, что, де, не поехал он, Кучум, сдаваться, когда был еще силен и мощен, а теперь, мол, Годунову вовсе видеть его, Кучума, неинтересно. «Не поехал я к государю и по государевой грамоте своею волею, в кою пору был совсем цел, а за саблею мне теперь ехать ко государю не по что; ныне я стал слеп и глух и без всего живота, взяли у меня промышленника сына моего Асманака…» Так ответил он парламентеру.
Но вскоре перестал Кучум нуждаться и в сыновьей поддержке и в богатствах и в лекарствах для своих слепнущих глаз. Упрямый старик, отправившись через калмыцкие степи куда-то по направлению к Бухаре, может быть за поддержкой эмира, был убит около озера Кургальджин во время распри с казахами или калмыками из-за каких-то лошадей. Так кончил свои дни царь сибирский. И Борис Годунов, утешая там, в Москве, осиротевших цариц татарских, не мог не радоваться такому исходу дела. Тоболянам же дал он тотчас указ теснить и изводить оставшихся на свободе сыновей Кучума, которые, объединившись после смерти отца с калмыками, рыскали теперь по сибирскому рубежу на Тоболе, Туре и Миасе.
Ни на час не забывал царь Борис о Сибири, о ее полях и лесах, о тихом Тобольске, над которым плывет благовест угличского колокола. Этот колокол стал теперь свидетелем торжества царя Бориса. Не через Тобольск ли проехали в пелымскую ссылку враги Бориса — бояре Иван Никитич и Василий Никитич Романовы? Не через Тобольск ли шли в Москву восточные ткани и пряности и пышные меха Гипербореи — северного Лукоморья? Тобольск! Не забывал царь Борис этого своего азиатского детища — Тобольска, города сибирского стольного. И посылал Годунов своим сибирским воеводам и ратным людям жалование золотыми, звонкой полновесной монетой и каждому человеку по особому указу. Не скупился на богатые подарки самому стольному городу. И рос город не по дням, а по часам. Вскоре он распространился с Троицкой горы на соседний мыс по другую сторону торгового взвоза. Обрастал слободами, селами… А дороги, идущие от ворот тобольских! Куда вели они? Теперь это понимала вся Европа.
И когда англичане снова попытались получить от царя Бориса разрешение искать через Сибирь путь в Китай и Индию, Годунов только пожал плечами. Путь в Китай и Индию храбрые тоболяне найдут и без чужой помощи. За то и платит им Годунов не скупясь, чтоб не сидели они у печек в Тобольске, а делали дело.
И поняли иноземцы, что не уступит им Сибири царь Борис, этот правитель чудный и сладкоречивый, этот человек, в жилах которого вместе со славянской кровью течет и азиатская, жаркая азиатская кровь крещеного мурзы Чета.
III
ЛУКОМОРЬЕ