Повесть о Воронихине
Шрифт:
– Да, такому человеку можно доверить и крупный подряд на работы, – согласился Старов, – только я советовал бы вам, Андрей Никифорович, двадцатитысячный подряд разделить на два по десять тысяч; на десятитысячные суммы царь предоставил графу Строганову заключать контракты без его высочайшего соизволения. А с графом вам обо всем договориться проще. Если я не ошибаюсь, вы тоже в графской сорочке родились? – схитрил Старов.
– Вполне возможно, господин статский советник и кавалер Иван Егорович, блюститель дел моих и приставной контролер. Вполне возможно, что и в графской сорочке я родился. Но это к делу отношения не имеет. Да будет прощена мне, Иван Егорович, моя прямота, а скажу вам, что думаю и чувствую. Вы лично и вся ваша Казанского собора комиссия – люди обремененные чинами; некоторые из вас, того и гляди, могут рухнуть под тяжестью
– Без оных не обойдется, такое наше дело, – заметил Старов, усмехаясь и глядя в сторону.
– Обошлось бы, если б не было завистливых ненавистников…
– Так построен белый свет, – заключил Старов и впереди Воронихина вышел из сарая на строительную площадку. Простившись с Андреем Никифоровичем, он пробрался проходным двором на Мойку, где его ожидали раскрашенный ялик и двое дремавших гребцов.
Воронихин еще долго ходил по площадке, следил за слаженной работой каменщиков; спускался в погреба и подвалы, проверял растворы извести и качество просеянного через сита песка. И думал он о том, что с этим старым архитектором, Иваном Егоровичем, еще придется ему столкнуться: «Выстою, удержусь, но только жалко тратить время на возражения и доводы… И зачем мне эти контролеры, хотя бы самые именитые? Ведь на других стройках – Мраморного дворца, Невской лавры, Михайловского замка – посторонние архитекторы не вмешивались в деятельность главных строителей. Значит, меня считают недостаточно опытным, полагают, что непосильную работу взял на себя?..»
До позднего светлого майского вечера пробыл Воронихин на стройке. Осмотрел только что привезенный с чугунолитейного завода Карла Берда образец чугунной базы для колонн; он узнал, что Берд запросил за изготовление баз по три рубля с полтиной с пуда. Таких баз под все колонны и пилястры надо свыше трехсот штук, весом десятки тысяч пудов. Воронихин вновь прикинул в уме стоимость заказа и сказал приказчику, доставившему образец базы:
– Передайте Берду, хоть он и не православный, но грешно ему надувать Казанскую божию мать. Наш заводчик Демидов просит по два с полтиной за каждый пуд чугуна, вылитый в базу, а директор заводов государственной Берг-Коллегии господин Гаскония обещает дать нам базы из самого чистейшего чугуна без пузырей дешевле демидовских на тридцать копеек в пуде… Будем брать, что выгоднее, однако и на качество литья еще посмотрим…
Так, в заботах и трудах шли дни, недели и месяцы. Воронихин следил за работами, ежедневно и подолгу бывал на строительстве, выезжал иногда на каменоломни в Пудость, под Гатчину и к Выборгу. За деятельностью Воронихина наблюдали контролеры, и особенно придирчиво – член комиссии придворный архитектор пятого класса Старов. И всегда на защите самостоятельности зодчего Воронихина стоял шеф строительства граф Строганов, смотревший на постоянно заседавшую комиссию не весьма приветливо.
В 1802 году комиссия заседала семьдесят пять раз.
В 1803 году понадобилось ей сто четырнадцать заседаний, в 1804 году – сто двадцать семь. На каждом заседании разбиралось пять-шесть деловых вопросов. Такая чрезмерная опекаемость мешала Воронихину, отвлекала его от многотрудных повседневных дел, затягивала и затягивала строительство, неизменно увеличивая статью расходов. Но так или иначе, дело двигалось, и в начале 1804 года Воронихин доложил комиссии, что «в течение лета нынешнего года здание имеет быть возвышено в стенах церкви до четырех, а колоннады с портиками до трех сажен от поверхности полов».
Андрей Никифорович требовал от заседавших господ деятельной помощи в добыче и доставке двух миллионов штук кирпича, заключения контрактов на изготовление оконных дубовых рам и дверей с запорами, а также контрактов на часть живописных и скульптурных работ.
В этом же 1804 году между Воронихиным и Старовым произошло бурное столкновение.
Некто Берра, мастер по выполнению моделей, по заказу комиссии изготовил крупную, из пятисот пудов алебастра модель проездной части будущей колоннады собора. Глава «казанской
Комиссия не могла не прийти в смятение после столь внушительного предостережения. Своим рапортом Старов навел на них страх и ужас и как бы снимал с себя ответственность за возможные последствия. Воронихину срочно было предложено дать ответ на замечания старого зодчего.
Завязался длительный спор, в котором далеко не сразу родилась истина. Ни тот ни другой из спорщиков не прибегали к строго научным техническим расчетам, подтверждающим их правоту или ошибочность, путем вычислений тяжестей купала, сводов пролетов, а также мощности и сопротивления опор, поддерживающих перекрытия, ибо способы расчетов в ту пору еще не применялись. Свои опасения Старов выводил из того, что ему в знатных зданиях примеров подобных находить не приходилось. И это понятно: Старов не знал тех примеров строительства, на которые опирался отлично знакомый с европейской архитектурой Воронихин. В своих подробных объяснениях Андрей Никифорович ссылался на то, что перекрытия в пролетах безопасны, ибо они основной тяжестью ложатся на столбы и закреплены подвесной горизонтальной железной затяжкой. Подобное устройство он видел при изучении Луврской колоннады в Париже. Что касается опасений Старова за устойчивость купола, то Воронихин, знакомый с мировой литературой о зодчестве, привел примеры, подтверждающие смелость его решений в сочетании всех легких и стройных частей купола. Правда, подобных примеров купольных перекрытий не было в России, не было еще столь воздушных композиций ни в одном из храмов.
Воронихин, убеждая Старова примерами из европейской архитектуры, ссылался на собор Павла в Лондоне, собор Марка в Венеции, Богоматери в Милане и другие убедительные примеры. Однако доказательства Воронихина не убедили Старова. Тогда комиссия, не зная, чью занять сторону, передала недоведенный до согласия спор двух архитекторов на решение самого графа Строганова, дабы тот, вникнув в суть сего разномыслия, пригласил на предмет заключения еще сведущих, способных разобраться окончательно.
Граф дал этому делу ход, не дозволяя ни малейшего бездействия в строительстве собора. С Воронихиным у него состоялся прямой, откровенный разговор. Догадываясь о скрытой зависти Старова к Воронихину, граф сказал:
– Андре, я верю тебе. И убежден в твоей правоте полностью. Этого, пожалуй, было бы достаточно. Но я хочу оправдать тебя в глазах всей комиссии и опытом доказать Старову правильность проекта. Я предлагаю построить модель проездного пролета в три раза меньшую натуральной величины из материалов, предназначенных для строительства. Составим комиссию из представителей от министерств, позовем физико-математиков из Академии наук, а от Академии художеств в ту комиссию введем Андреяна Захарова, и пусть они о прочности модели суждение имеют…
Воронихин согласился с предложением графа, но предупредил:
– Дорого обойдется такая модель. А сметой она не предусмотрена.
– Не беда. У нас есть деньги на шаблоны. Расходуй. Но знай, что на перекрытие возложим тяжесть втрое наибольшую против натуральной, тогда ее выдержка окажется безоговорочно трижды убедительной! Ручаешься, Андре?
– Ручаюсь, ваше сиятельство. Не рухнет и под тройной тяжестью!..
– С богом, приступай к делу!..
Семь месяцев под наблюдением Воронихина строилась модель проездного пролета. Наконец, когда она была в полной готовности, комиссия, «состоящая из сословий долженствующих иметь все сведения к тому нужные», приступила к беспристрастному исследованию и апробации модели. В заседании приняли участие члены комиссии от министерств – юстиции, внутренних дел, инженерного департамента, академики, статские и тайные советники и генералы.