Повесть о Воронихине
Шрифт:
Модель благополучно выдержала все испытания и была одобрена.
Старову пришлось сдаться. На его «сумнения и опасения» по поводу купола собора не было даже должным образом отвечено.
САМСОН СУХАНОВ
…Медленно, с перебоями и задержками строился Казанский собор. То не доставало людей – опытных каменщиков, то застревал подвоз строительных материалов, то неожиданно поднималась в Екатерининском канале вода и затопляла котлованы. Приходилось ставить на откачку воды архимедовы винты, и десятки людей работали посменно
Граф жил неподалеку, всего лишь в нескольких шагах от строительства, во дворце на углу Мойки и Невского, он постоянно видел и убеждался в промедлении строительных темпов собора. Иногда с робостью и неподдельным страхом задумывался Александр Сергеевич о том, а доживет ли он до того дня и часа, когда петербургский митрополит и епископы в присутствии высочайших особ будут освящать Казанский собор, увидит ли он, главный шеф строительства, это величественное здание, которое по замыслу архитектора должно стать украшением Невскою проспекта?..
В сумрачный сентябрьский день пришел к нему Воронихин. Вид у архитектора был озабоченный. Граф застенчиво улыбнулся, отчего образовалось множество складок на его дряблом лице.
– Садись, Андре, – предложил он Воронихину по-свойски ласково и дружелюбно, – опять насчет финансов? Так я понимаю твой приход и по глазам вижу: скучный вид у тебя, Андре. Что же, голубчик, и мне самому невесело. Казна, видно, тощая. Затяжка неизбежная… Государь ворчит и сожалеет, что его отец соизволил начать это дело. Не по одежке протянули ножки. Широко замахнулись. Ладно, не грусти, Андре, что-нибудь из казны выжмем в ближайшие дни. Не стоять же делу, раз оно начато и достигло размеров внушительных. Сколько людей занято на добыче камня и на строительстве?
– Близко к двум тысячам, ваше сиятельство.
– Вот видишь. Да ведь это еще не все. А на мраморных ломках, а на заказах по отливке чугунных баз для колонн и пилястров, да мало ли еще всяких подрядов. Ох, тяжеленько, Андре, тяжеленько. – Граф вздохнул, с грустью поглядел на Воронихина. – Скажи, друг мой, доживу ли я, увижу ли дивный храм во всей его красе? Увижу ли, как во всю богатырскую ширь развернется собор и великолепной колоннадой поразит воображение жителей города? Доживу ли я, Андре, когда флорентийские врата раскроются и густая толпа народа с двух сторон портиками и прямо через портал хлынет с Невского в наш будущий храм? – спросил граф и, поглаживая со лба на затылок сплошь седую шевелюру, умолк, пытливо глядя на архитектора.
– Не извольте так думать, ваше сиятельство, построим! Скоро построим. Дело за деньгами. Правда, очень много надо денег: расчеты за работу, оплата подрядов. Лекарь Мартын Зегер с ног сбился, ухаживая за больными людьми. Надо для рабочих лекарню построить.
– Будем действовать, Андре. Беспокойство твое понимаю и разделяю. Предпримем. – Строганов побарабанил тонкими костлявыми пальцами по малахитовой столешнице и проговорил, насупя седые брови: – Ладно, Андре, не грусти, будем действовать. Да вот еще что: побывай, Андре, в Пудости на каменоломне, узнай, отчего там рабочие ропщут. И если за подрядчиком Копыловым заметишь подлость – гони его в шею. При острой надобности можно его и под суд отдать, не ждать же ему второго пришествия и страшного суда. Пусть теперь, пока жив, ответит…
Воронихин хотел было уходить, но, вспомнив о деле, связанном с добычей строительного камня, пожаловался Строганову на цесаревича и великого князя Константина Павловича, который через свою канцелярию предъявил счет на шестьдесят две тысячи рублей за камень, добытый для собора на его великокняжеской даче в Сиворице.
– Удивляюсь! Есть ли у Константина крест на шее? – изумился граф. – Однако ничего поделать не могу: нам нужен камень, а Константину деньги. Не будем ссориться. Ступай с богом, Андре, работай с надеждой и любовью.
Мало успокоенный Воронихин вышел из Строгановского дворца на Невский проспект и по тротуару, вымощенному каменными плитами, направился на площадь, занятую строительством.
Здесь его глазам неожиданно представилась такая картина: за грудами камней и бочек с известью столпилось человек триста рабочих. Было слышно, как кто-то роптал и ругался, кто-то со стоном говорил:
– Упокой господи душу раба твоего!
– Господи, не знал, не ведал человек, где его смертынька застигнет…
Рабочие увидели Воронихина.
– Барин! Что же это будет? Подавай расчет, не станем работать: Чусова задавило…
Воронихин протолкался сквозь толпу.
– Что тут случилось?
– Да вот, ваша светлость, с лесов камень сверзился прямо на Чусова – и охнуть не успел.
– Женатый был, дома на вологодчине, в Лахмокурье, сказывал, жена есть и двое ребятенков. Вот несчастье-то!..
– Какой это Чусов? Не тот ли, что колеса с шестернями приспособил к водоотливным винтам?
– Он, барин, он. Тот самый. Башковитый был, смышленый. Эх, горюшко!..
Воронихин молча перекрестился, мельком взглянул на мертвеца, прикрытого рогожей. Из-под рогожи торчали стоптанные сапоги, у изголовья горела тоненькая свечка, рядом с нею пламенела лужица застывшей крови.
– Уберите блюдо с мертвеца, – сказал Воронихин, ни к кому не обращаясь, – не собирайте ваших грошей. Похороним за казенный счет…
С краю в толпе мужиков стоял опечаленный подрядчик – каменотес Самсон Суханов. Выше всех ростом почти на целую голову, широкий в плечах, с рыжей бородой и могучими руками, скрещенными на груди, он производил впечатление настоящего русского богатыря и вожака этой пестрой, уставшей на тяжелой работе толпы. Воронихин подошел к нему и сказал тихо: