Повесть о юнгах. Дальний поход
Шрифт:
— Будем отрабатывать подход к командиру, — сказал Воронов, когда мы сто первый раз остановились и повернулись налево.
Он стал вызывать нас из строя по одному.
Вот так же бывало на репетициях в драмкружке: краснеешь почему-то за товарища, когда он выступает, и думаешь: «Сейчас моя очередь…»
— Юнга Железнов, ко мне!
Юрка нерешительно бежит (рассчитывает, когда останутся три шага, которые нужно пройти «строевым»), переходит на строевой и, останавливаясь, подносит руку к
— Товарищ старшина первой статьи, юнга Железнов по вашему приказанию прибыл!
— А что вы смотрите исподлобья? — спрашивает вдруг Воронов.
В строю — хохоток. Я вижу, как Юркина рука вздрагивает.
— Становитесь в строй.
— Есть!
Железнов поворачивается кругом. На переносице у него складка. Покачнувшись, делает первый шаг.
— Юнга Чудинов, ко мне!
«Все ясно, — думаю я. — Привязался к нам троим».
Широкое лицо Лехи пылает: у него не сразу получается. Ничего, я постараюсь за всех. А может, пронесет?
— Юнга Савенков, ко мне!
— Товарищ старшина первой ста…
— Отставить. Как держите руку?..
— Юнга Савенков, ко мне!
— Товарищ старши…
— Отставить. А нога?..
На третий раз получается.
— Юнга Сахаров, ко мне!
Артисты — такой народ… Сахаров тонок, строен, шинель ладно подогнана (когда он успел?). Четко подходит, козыряет… У артистов получается, хоть в душе он, может, и не так хорош, как кажется.
— Потренируйтесь-ка друг с другом, — решает старшина.
Он разделяет нас на пары. Нарочно, что ли?
— Юнга Савенков, ко мне! — злорадно кричит Сахаров.
Бегу к нему, а он отступает спиной к лесу и ждет, криво улыбаясь.
Делаю три строевых шага.
— Товарищ… командир, юнга Савенков по вашему приказанию прибыл!
Сахаров молчит.
Я опускаю руку.
— Ну?!
— Разговорчики! — Он округляет глаза. — Команды «вольно» не было!
Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга.
— Кру-гом! Шагом марш! Напра-во! Юнга Савенков, ко мне!
И опять мы лицом к лицу.
Он молчит. Потом усмехается:
— Можете идти.
— Есть!
Ничего, подойдет и моя очередь.
— Во-оздух! — кричит кто-то.
И наступает такая тишина, что в ней слышен один только звук — подвывающий, прерывистый.
— «Юнкерс»!
Это я сказал. Сам не знаю, когда успел рассмотреть. Мы уже бежим к лесу. Кто-то визжит. Визг все сильнее, пронзительнее. И я вдруг соображаю, что это бомба.
Валун…
Кидаюсь под него.
Визг еще не оборвался, а взрывная волна уже схватила меня за шиворот, ударила пониже спины, бросила к лесу, до которого я двух шагов не добежал.
Рядом тотчас падает Воронов. Это он меня, а не взрывная волна…
А визг прекратился.
— По-пластунски в лес! — вполголоса приказывает старшина.
Слева ползет Леха, впереди — маленький лупоглазый Вадик Василевский (правда, что «прыткий») и сам Сахаров… А где Юрка?
— Железнов! — рявкает старшина. — Куда?!
— Может, он парашютистов сбросил? Надо же посмотреть!
Отрывисто затявкали зенитки.
— В лес! Без тебя обойдутся.
Мы ползли и ползли — между сосновых стволов, под лапами елей. Наконец Воронов приказал подняться и огляделся:
— Юнга Железнов, ко мне!
Я услышал треск сучьев, увидел, как Юрка поднес руку к бескозырке. Глаза у него обиженно блестели.
— Товарищ старшина первой статьи, юнга Железнов по вашему приказанию прибыл.
— Найдите командира роты. Доложите, что бомба, по моим наблюдениям, упала в районе трех валунов на южном мысу и не взорвалась. Ясно?
— Так точно! — заорал Юрка и бросился сквозь кусты напролом.
Поднялся гвалт:
— А я ее видел!
— Ой ты, как завизжит!
— За нами охотятся! Пронюхали, что ли, что мы здесь?
— Матрацы бомбили! Ха!
— И то не взорвалась!
— Цыц! — сказал Воронов. — Второй фронт тут открыли…
VI
Разные бывают дневальные по роте. Некоторые орут «Подъем!» с таким откровенным злорадством, что хочется в них чем-нибудь запустить. Ему, дневальному, надоело, конечно, стоять одному, вот он и радуется: «Подъем!»
Я открываю глаза. Совсем близко надо мной, на потолке, колеблется круглое пятно: это внизу, на столе, горит коптилка.
Не слышно ни ветра, ни сосен.
Подъем…
А вставать нам не хочется. Все проснулись, но никто и не шелохнется. В кубрике тише, чем ночью, — не храпят. Это уже не тишина, а молчание, и такое враждебное, что дневальный повторяет неувереннее:
— Подъем!
Молчание.
Мы знаем: ему надо бежать и в другие кубрики. Ого, как хлопнул дверью.
Метнулось на потолке пятно света. Внизу скрипят кровати командиров смен — нашей и соседней, которая спит напротив, у другой стены кубрика.
Юрка покряхтел, поворочался и затих.
— Что же ты? — шепнул я.
— Да ну… — Он вздохнул. — Не встану. Подумает еще, что выслуживаюсь…
— Подъем, — спокойно, даже заинтересованно сказал Воронов.
В ответ кто-то тягуче, с наслаждением зевнул.
Мы насторожились.
— Так, — сказал старшина.
И вдруг мы услышали шлепок. Кто-то испуганно ойкнул и кубарем скатился со своего матраца:
— Кто бросается-то? Ща как дам!
— Дай-ка сюда. Мой ботинок, — спокойно сказал Воронов.