Повесть о юности

Медынский Григорий Александрович

— Да так… ну… да тем другой раз и не слышишь, что учитель говорит.

— Что ж он, шепотом, что ли, говорит?

— Шепотом!.. — усмехнулся Борис. — Куда там шепотом!.. Кричит во все горло, а все равно не слышно.

— Это почему же? — как будто ничего не понимая, спросил директор.

Борис почувствовал скрытую насмешку в его вопросах и попробовал было отмолчаться. Но Алексей Дмитриевич продолжал разыгрывать роль ничего не понимающего простака.

— Так почему же?.. Как же так? Учитель кричит, а ты не слышишь. Значит, посторонними делами занимаешься?

Борис окончательно понял, что директор С ним «играет»,

и продолжал молчать. Но тогда вмешалась мать:

— Что же ты товарищу директору не отвечаешь? Почему молчишь?

Против такого единого фронта устоять было трудно, и Борис, сердито взглянув на мать, пробормотал:

— Ребята-то кричат!.. Дело ясное!

Двумя последними словами он хотел показать, что все понимает, все директорские уловки, и отвечает, только подчиняясь насилию. Но на директора это не произвело никакого впечатления, он так же неотступно продолжал смотреть на Бориса.

— Ребята кричат… Хорошо! Да ведь и учитель кричит?.. Что ж получается? Ребята, значит, громче кричат?.. Вот видишь! А говоришь — школа такая!

— Так ведь в плохой-то школе легче учиться, — не удержавшись, вмешалась Полина Антоновна.

— Нет! Что вы! — быстро, даже с горячностью в голосе ответил Борис.

— Да? А я думала, легче.

— Ну да еще!..

— Что это за «ну да еще»? — строго сдвинул брови директор. — Ты что? Ты с кем разговариваешь? Это наша учительница математики, заслуженная учительница Полина Антоновна Ромашина.

Борис покраснел, но выдержал директорский взгляд и ответил:

— Да ведь лучше учиться-то, если порядок!

— Ну-ну! — усмехнулся теперь в бороду директор. — Посмотрим, как ты это на деле покажешь. Принимаю тебя в нашу школу. Но с условием: учиться без троек. Согласен?

— Согласен…

— Хитроватый парень! — заметила Полина Антоновна, когда мать с сыном скрылись за дверью. — Любопытный!..

— Ваш будущий питомец! — улыбнулся директор.

— Алексей Дмитриевич! Вы опять?

— Да ведь сами же говорите — любопытный парень. Кстати, а как по-вашему: сдержит он свое слово?

— Не знаю! — Полина Антоновна засмеялась. — Трудно сказать. Вряд ли!..

* * *

Отказываясь от руководства классом, Полина Антоновна не хотела сказать директору своего последнего и самого потаенного довода. Недавно она отпраздновала тридцатилетний юбилей своей педагогической работы. И муж ее размечтался о том, что хорошо бы ей теперь уйти с работы и отдохнуть.

— Тридцать лет — это тебе не три года. Пора! Хватит! У тебя гипертония, у тебя склероз, у тебя нервы. Нужно же в конце концов подумать и о себе!

Мечтания превратились в планы, планы — в требования, и все домашние разговоры за последнее время были у них заполнены долгими и упорными спорами на эту тему. Иногда Полина Антоновна колебалась: семья их, после гибели на фронте единственного сына, была совсем маленькой — она и муж, с которым она жила тоже почти тридцать лет. Муж работал в одном из специальных журналов редактором, зарабатывал хорошо. За Полиной Антоновной оставалась бы обычная учительская пенсия. Обо всем этом и говорил ей муж. Говорили многочисленные родные и ее и мужа, женатые и холостые, замужние и вдовые, детные и бездетные. Иногда она уступала заманчивым картинам отдыха и тихой семейной жизни, возникавшим перед нею в результате этих разговоров. Но потом самая мысль о том, что все

кончилось, что некуда больше спешить, нечего больше делать, казалась ей настолько дикой, что принять ее она не имела сил.

Тогда муж выдвинул другой вариант:

— Возьми один-два класса, но классное руководство — ни в коем случае. Это ж такое бремя!

В этом Полина Антоновна дала мужу слово и всеми правдами и неправдами старалась сдержать его в разговоре с директором. Однако уговоры ли директора, такие настойчивые, неотразимые, выработанное ли годами сознание долга, случайные ли, но заинтересовавшие ее наблюдения над широкогрудым парнишкой с взлохмаченными волосами, или что-то еще, внутреннее, заставили Полину Антоновну уступить, выдержать дома крупный разговор с мужем, но уступить.

…Директор оказался прав. За лето Полина Антоновна отдохнула и, полная сил и интереса к предстоящей работе, первого сентября встретилась со своим классом.

Школьный двор был заполнен ребятами. Они собирались кучками, по классам, и нестройный гул голосов стоял над этой неспокойно и празднично настроенной толпою. Праздник в этот день чувствовался и на улицах — в белых передниках девочек, в букетах цветов, с которыми они шли в свои школы.

В мужскую школу с цветами пришли только первоклассники и кое-кто из второклассников, — третий класс считал это уже ниже своего достоинства. Но настроение у всех было приподнятое, праздничное. Празднично прошел и митинг во дворе и торжественная церемония впуска в школу.

— По нашей ежегодной традиции, — объявил директор, — право и счастье первыми войти в школу я предоставляю нашим новичкам, учащимся первых классов.

Добро пожаловать!

И тронулись малыши — чистенькие, в новеньких костюмчиках, с новенькими портфелями, с круглыми, только что остриженными головенками, с цветами в руках, одновременно испуганные и важные. За ними — вторые, третьи и потом старшие классы, каждый своим строем, каждый со своим классным руководителем.

Полина Антоновна пришла пораньше, чтобы встретить свой класс, который был «чужим» в этой школе. Выйдя во двор, она сразу увидела знакомую фигуру Бориса Кострова. Он был в том же костюмчике и в той же белой рубашке с выпущенным воротником, и голова его была так же взлохмачена, точно чья-то ласковая рука только что прошлась по ней и он еще не успел привести себя в порядок.

Рядом с ним прохаживался высокий, худой подросток в очках, сквозь которые смотрели настороженные и в то же время пытливые глаза. Полина Антоновна видела его вчера в школе, но фамилию не запомнила и теперь спросила о ней.

— Баталин… Валентин, — ответил мальчик, почему-то смутившись.

Скоро один за другим стали подходить и остальные ее ученики: юркий, точно мышонок, Вася Трошкин, за ним спокойный, даже несколько флегматичный Феликс Крылов, резкий, угловатый, с первого же взгляда понравившийся Полине Антоновне Игорь Воронов, подобранный, аккуратный Лева Рубин, Витя Уваров, Саша Прудкин и кто-то еще и еще, кого она тоже видела раньше, кое с кем даже беседовала, но запомнить еще не успела. Держались ее ученики, в отличие от других классов, обособленно и разрозненно, маленькими кучками — по старому знакомству, по школам, из которых пришли. Полина Антоновна старалась собрать их вокруг себя, указала им место, где они должны стоять во время митинга, и в то же время внимательно присматривалась к ним.