Повесть о юности
Шрифт:
И они со скрытым и настороженным любопытством рассматривали ее: кто она и какая, на что способна и чего от нее можно ждать? Она была высокая, полная, но полнота ее не бросалась в глаза, — создавалось впечатление основательности и силы. Широкое лицо ее с крепкими, немного выдающимися скулами освещалось взглядом карих, приветливых и, казалось, очень зорких глаз.
— Вы будете у нас классным руководителем? — на правах старого знакомого спросил ее Борис Костров.
— Нет. Вы сами будете своими руководителями! — улыбнулась она.
Сказала она это в шутку, и все, кажется, приняли это как шутку, и всем она показалась доброй и приветливой.
Перед
— Это, кажется, ваш!
В это время директор уже начал говорить, и Полина Антоновна торопливо указала новому ученику его место. Потом она о нем забыла, — нужно было организованно провести ребят в класс и тем самым сразу же задать тон всей жизни. Когда она, стоя в дверях класса, пропускала мимо себя учеников, перед ними был совсем другой человек: не просто полная приветливая женщина, а строгая, подтянутая учительница, в синем бостоновом костюме, с властным поворотом головы и требовательным, всевидящим взглядом.
Вдруг в этом взгляде сверкнула орлиная искорка — Полина Антоновна заметила ученика, державшего руки в карманах, его небрежную, шаркающую походку. Это был тот самый, запоздавший, с усиками, в светлом в клеточку, хорошо сшитом костюме. Одним жестом она вывела его из строя.
— Ваша фамилия?
— Сухоручко.
— Звать?
— Эдуард.
— Вы ученик нашего восьмого класса «В»?
— Кажется!
— Так вот, кажущийся ученик, будьте добры держать себя, как подобает подлинному ученику: выньте руки из карманов и идите как следует на место!
На виду у притихшего класса Сухоручко, уже не шаркая, прошел между партами и сел рядом с Борисом Костровым.
Потом было первое классное собрание и беседа Полины Антоновны о порядках и требованиях в школе, об общей цели, об общем деле, вокруг которого и должен сложиться их коллектив — коллектив восьмого класса «В».
И все было хорошо. Но на другой же день начались неприятности.
Когда Полина Антоновна проводила Сухоручко взглядом до самого места, Борис почувствовал, что этот взгляд скользнул и по нему.
«У этой не забалуешься!» — пронеслось у него в голове.
Баловаться он не хотел и пришел в школу, как обещал директору, а потом отцу, с честными и самыми лучшими намерениями. Намерения эти родились у него еще в прошлом году, после одной неприятной истории, которая испортила ему балл по поведению, характеристику и едва не послужила препятствием при поступлении в эту школу. Но он никому не обещал, например, не играть в футбол, а если бы и обещал, то все равно не выполнил бы своего обещания. Заядлый футболист, волейболист, хоккеист, он болел за «Спартака», знал все спортивные команды, всех вратарей и капитанов, знал, кто, когда и с кем играет, кто, когда, кому проиграл и кто у кого выиграл. Но главным удовольствием, конечно, было «постукать» самому — не мячом, так, на худой конец, консервной банкой или подвернувшимся под ноги куском асфальта. И мать, глядя на вечно ободранные носки его ботинок, без конца попрекала его тем, что у него ветер в голове, никакой серьезности, и говорила,
— Сыгранем? — подмигнул Борис на другой день своему соседу Сухоручко, показывая из портфеля краешек распластанного там футбольного мяча.
— Борька! Ты — гений! — патетически воскликнул Сухоручко. — Сегодня же, на большой перемене! Да? Я подбираю команды. Айн момент! Мы капитаны! Да? И сидим вместе! Два капитана! Друзья?
— Друзья!
— Классика!
Не откладывая дела в долгий ящик, Сухоручко на первом же уроке взял лист бумаги, разукрасил его узорчатыми виньетками и, разграфив на две части, на одной половине написал: «Быки», на второй — «Блохи». Потом он пустил этот лист по классу, рассылал записочки, оборачивался назад, толкал в спину сидящих впереди и, перегибаясь через проход к соседнему ряду, громким шепотом собирал дополнительные сведения:
— Где играть будешь?.. В защите или в нападении?
К концу урока он имел два замечания, зато список команд был начат и молва о предстоящей игре распространилась по всему классу.
На перемене Сухоручко окружили ребята, и ему вместе с Борисом пришлось разрешать целый ряд вопросов.
Вася Трошкин, отчаянный драчун, хвастун и забияка, получивший по этой причине прозвище «Вирус», не хотел мириться с тем, что его записали в защиту, когда он считал себя достойным играть только в нападении. Саша Прудкин хотел быть вратарем, а Сухоручко ставил его в полузащиту. Витя Уваров не желал играть с Сухоручко, а требовал, чтобы его записали в команду Бориса. А Валя Баталин — его еще в той школе прозвали «Академиком» — вдруг испугался собственной смелости и стал просить совсем вычеркнуть его из списка, куда он сгоряча, поддавшись общему порыву, вписал свое имя.
В футбол Валя играл мало и плохо. В отличие от шахмат — игры, требовавшей напряжения мысли и сосредоточенности, в которой он чувствовал себя как в родной стихии, — в игре в футбол его пугала необходимость мгновенных решений и нетерпеливая горячность игроков. Он предпочитал смотреть со стороны на суету футбольного поля и мысленно постигать ее с точки зрения шахматиста: почему мяч идет туда, а не сюда и нельзя ли из его путаной судьбы вывести какую-нибудь теорию футбола?
В новой школе Валя решил переломить себя. Глядя на других, он записался у Сухоручко, но тут же усомнился в себе и стал отказываться.
— Ничего, ничего! Учиться надо! — похлопал его по плечу Борис. — Я тебя в свою команду беру. Это ж товарищеская встреча. Да и какая там встреча! Так, погоняем — и все. Тренировка!
Валя продолжал конфузливо улыбаться, но разве можно было устоять, когда Борис возьмется уговаривать?
И вот — звонок, большая перемена. «Быки» наперегонки с «блохами» понеслись во двор, чтобы первыми захватить «поле» — уголок в конце двора, где можно было с грехом пополам развернуться.
Игра сразу приняла острый характер, и вокруг играющих собрался весь класс. В этом было, пожалуй, ее главное значение: почти незнакомые между собою, собранные из разных школ, ребята сразу сдружились, сплотились и почувствовали себя товарищами.