Повесть о Жене Рудневой
Шрифт:
После их «атак» приземление было совсем не таким радостным, как в первый раз. Весть о случившемся разнеслась по всей воздушной армии генерала К. А. Вершинина, остряки получили благодатную пищу для новых шуток…
Поселок «Труд горняка» находится рядом с Краснодоном, в красивой, непохожей на заволжскую степь, местности: поля, перелески, овраги. После ровной пустынной степи, где взгляду не за что зацепиться, было приятно очутиться под деревьями, которые только что обзавелись ярко-зелеными листьями.
Женя сорвала три крепких листочка и, как когда-то в детстве, прилепила на нос и на щеки.
— Вон комполка
— Мы в школе весной все лицо обклеивали листочками. На лоб, на щеки лепили и так бегали по двору. Очень уж здорово они пахнут. Я так люблю весну! Самое лучшее время. Весной, наверное, всюду хорошо, даже в пустыне. Я где-то читала, что весной пустыня тоже расцветает, появляются какие-то маленькие желтые и голубые цветы, цветет колючка и получается даже красиво. Да, «весна была весной даже в городе». Помнишь, как это у Толстого в «Воскресении». А тут: «весна была весной даже на фронте».
— Что-то не очень похоже, что мы долетели до фронта. Ничего не слышно.
— Затишье, должно быть, а вернее всего, дело в ветре. Ветер с востока, вот и не слыхать взрывов.
— Ох, и грамотный у меня штурман! Ладно, хватит лирики, давай маскировать машину.
Самолеты закатили под раскидистые деревья и поставили так, чтобы в любую минуту можно было запустить мотор, вырулить на взлетную площадку и подняться в воздух. Командиры эскадрилий проверили маскировку и остались довольны.
Когда в Энгельсе готовились к отлету на фронт, многие думали, что теперь придется жить в землянках, а может быть даже просто в окопах. Короче, внутренне девушки были готовы принять суровый военный быт. Но полк разместили в беленых, чистых хатах, кровати были застелены свежим бельем, на столах стояли в вазочках цветы. Хозяйки встретили своих постоялиц радушно, говорили по-южному быстро, старались чем возможно услужить необычным «солдатикам», таким красивым, молоденьким, но и, видать, серьезным: в ремнях, с сумками справа и слева, с большими пистолетами.
Обе Жени поселились вместе в совсем небольшой, низкой синевато-белой хатке. В комнате было прохладно, хорошо пахло травами. Над одной из кроватей висела картина, писанная, видимо, местным художником: над синими волнами идет девица в розовом, а за ней плывет белый лебедь, с очень крутой шеей.
— Ну, ты какую койку берешь? — спросила Женю Рудневу Крутова.
— Я тут лягу, а ты, как командир, ложись под картиной.
— Нет, картину уступаю тебе, ты у нас интеллигенция, смотри и наслаждайся.
— Ладно, принимаю твою жертву.
Женя Руднева села на кровать под картиной, стащила свои сапожищи и с удовольствием пошлепала маленькими ступнями по свежевымытому полу.
— До чего же хорошо. Так бы и ходила и в самолете так же летала бы. Знаешь, очень похоже на Бердянск. После войны я тебя обязательно повезу в Бердянск.
Скинув гимнастерки, босиком летчик и штурман вышли во двор, с удовольствием ощутили под ногами теплую землю. Умылись привычно по-солдатски; немного косящая одним глазом хозяйская дочка сосредоточенно и уважительно поливала им из ковша на тонкие незагоревшие под волосами шеи. Потом пообедали и всласть выспались. Но вечером близкая война снова напомнила о себе. Притихшие девушки внимательно слушали Евдокию Яковлевну Рачкевич и других политработников полка — Марию
На следующий день утром 588-й полк выстроился на аэродроме, предстояло знакомство с командованием дивизии. Бершанская обошла строй, требовательным взглядом оглядела каждую, негромко приказала подравняться. Отошла в сторону и еще раз оглядела своих девчат: они ей понравились — отутюженные, затянутые, бодрые.
Командир дивизии полковник Дмитрий Дмитриевич Попов прилетел на самолете вместе с Расковой. Широким шагом подошел к шеренге, хмуро выслушал рапорт Бершанской, хмуро поздоровался, молча прошел вдоль строя, так же молча осмотрел самолеты, повернулся и пошел назад к своей машине. Раскова и Бершанская недоумевали: все как будто было в порядке, и новые машины, и подтянутый личный состав. Уже у самого самолета, нарочно громко, чтобы слышали девушки, Раскова, стараясь говорить весело, спросила:
— Ну что, товарищ полковник, берете женский полк?
Попов повернулся, чуточку помедлил и кивнул головой:
— Беру. Пришлю план дополнительной тренировки, — ступил на плоскость, солнце сверкнуло в начищенном голенище.
Этот смотр оставил у всех в душе неприятное чувство: понять не могли, что произошло, но видели, что радости прибывшее пополнение у командира дивизии не вызвало.
— Ничего, девочки, не вешать носы. Что ж, недоверие вполне понятно, — сказала Раскова, когда полковник улетел. — Ведь вы — первая женская летная часть, такого еще наша армия не знала. Надо, обязательно надо доказать, что наши женщины могут летать и бить фашистов не хуже «сильного пола». Докажем?
— Докажем! — не очень стройно и не очень уверенно прозвучало в ответ.
— Я верю, мои скромные «ночники», вы еще будете гвардейцами!
Все-таки тогда Расковой не очень-то поверили. Ясно же — утешает.
Позже, несколько месяцев спустя после первого знакомства с полком, командир дивизии признался Евдокии Давыдовне Бершанской:
— Сначала, когда из штаба армии мне сообщили, что дают легкобомбардировочный полк, я обрадовался. А потом узнаю — полк-то женский, целиком из одних женщин. Как это услышал, радость будто рукой сняло — ну и пополнение, лучше уж без него обойтись. Начнутся, думаю, «женские капризы», истерики, еще чего доброго. Приехал, посмотрел и совсем засомневался. Ну куда это годится: молоденькие девчонки, прямо дети некоторые, да еще на этих тихоходах учебных. Вот тебе и бомбардировщики, «ночники»! Что мне с ними делать? Погубит их сразу фашист, а ты отвечай.
Если учесть, что Попову было уже известно, как полк успел себя «зарекомендовать» — шарахнулся от собственных истребителей, — можно понять его реакцию при первом знакомстве. Да и в самом деле, никогда еще такого не было, чтобы женщины служили в бомбардировочной авиации, и к тому же без единого мужчины, без единого кадрового военного.
Прошло два дня, привыкли к белым хатам, к посиделкам в сумерках у какого-нибудь плетня; привыкли к своим постоялицам хозяйки, громко окликали их по имени от крыльца, иная с гордостью сообщала соседке, что ее Сима командир эскадрильи, на что соседка презрительно отвечала: