Повесть об отце
Шрифт:
Через несколько минут падение замедлилось, клеть плавно остановилась. Открыв дверцы, вышли в околоствольном дворе. Мелькая огоньками во тьме, спутники исчезли в коренном штреке, Чугай сказал Кольке, – топай за мной. Свернули в капитальную боковую выработку с редкими светильниками на стенах.
Вскоре оказались в просторном, тоже освещенном бетонном помещении, с деревянными отсеками по бокам. В двух стояли лошади, остальные пустовали. Откуда-то появился мастер, доложив Чугаю, что с откаткой в порядке.
– Добро, – кивнул начальник.
Втроем прошли
– Есть одна особенность, – подчеркнул начальник. – Коногон управляет лошадью без вожжей, командами. «Пошла» «прими вправо», прими влево», «стой».
– И что, выполняют? – удивился Колька.
– Ну да. Специально обучены.
– И сколько груженых вагонеток может тянуть одна?
– До восьми. В каждой полторы тонны угля.
– Не слабо.
– И еще. В поездке не лихачить. Вагонетки могут сойти с рельсов и покалечить. А то и задавить насмерть.
– Понял, – ответил Колька.
– Значит так, Петро, – сказал Чугай мастеру. – Закрепишь за ним Ястреба.
Так Колька стал коногоном.
Ястреб оказался буланым жеребцом пяти лет, рослым и спокойным. Через неделю новичок освоился со своей профессией и стал выполнять норму. Бригада приняла его нормально, был в ней самый молодой.
Кольке нравилось курсировать в темноте длинного штрека, подсвеченной его лампой на насыпку* и обратно к стволу, слушать, гул колесных пар, наблюдать, как с конвейера грузятся вагонетки. В перерывах он с удовольствием ел свой «тормозок»* и обязательно угощал хлебом Ястреба.
Проработав коногоном семь месяцев, захотел стать забойщиком, как отец.
Лев Антонович не возражал, устроил сына в бригаду к своему куму – Лушину. Это был его земляк, на пять лет моложе, звали Матвей Васильевич. Для Кольки стал первым наставником. Учил, как рубить уголь отбойным молотком, отгребать его короткой «грабаркой»* и возводить за собой крепь, орудуя пилой с обушком. А еще учил, как спасаться в случае обвала, взрыва метана или прорыва в лаву подземных вод. Такое иногда случалось
В первый месяц, выехав после смены на гора* и помывшись в бане, Колька возвращался домой и, наскоро поужинав, валился спать. Настолько уставал. Затем привык.
От отбойного молотка весом в двенадцать килограммов, который почти все время приходилось держать на весу, вгрызаясь в угольный забой, мышцы налились силой, плечи еще больше раздались, тело стало жилистым и крепким. Зажатым в кулаке гвоздем он на спор пробивал «сороковку»* и не отставал в работе от других забойщиков.
Спустя год Колькина фотография висела на доске почета в клубе среди горняков – стахановцев. Зарплата была высокой, свыше тысячи рублей в месяц, большую ее часть отдавал в семью. На оставшуюся приоделся, купив себе хромовую куртку, кепку-восьмиклинку и ботинки «джимми». А еще давнюю мечту – мотоцикл. Велосипедов в поселке было
Это была последняя модель Ижевского завода, мощностью в восемь лошадиных сил, развивавшая скорость до сотни километров. Освоил ее Колька быстро и в выходные дни гонял по поселку или уезжал далеко в степь. В это же время стал посещать борцовскую секцию отца, освоив ряд захватов, бросков и подсечек.
Вечерами ходил в парк на танцы и общался со старшими по возрасту парнями. Иногда там случались драки с «западенцами». Те приезжали со Львовщины, Волыни и Закарпатья на заработки. Отмантулив в шахте год – два и накопив на хату или свадьбу, возвращались обратно.
Дрались, как правило, из-за местных девчат, за которыми приезжие были не прочь приударить. Колька и тут показал себя, уложив в одной из потасовок их вожака Богдана. Он был пятью годами старше, на голову выше и до этого своротил скулы не одному «рудничному».
По такому случаю, решив выпить, сложились. Один из парней сгонял в магазин, доставив несколько бутылок «Московской» и закуски. Водку Колька попробовал впервые, изрядно захмелел, а когда вернулся домой, отец отхлестал его вожжами.
– Рано начал, – пробурчал, закончив экзекуцию. – Яще раз напьешься, выгоню из дома. – Уразумел?
– Угу, – взглянул исподлобья.
Спустя неделю, проводив знакомых девушек, поздно вечером вместе с Володькой возвращались с танцев. В августовском небе мерцали звезды, где-то на домиках пиликала гармошка.
Шел я улицей Донской,
Меня треснули доской.
Ах, ты мать твою ети,
Нельзя по городу пройти!
бодро выдавал молодой голос
– Давай зайдем? – кивнул в ту сторону Володька. – Там еще ребята гуляют.
– Не, я домой. Завтра вставать рано, – отказался Колька.
– Ну, тогда бывай. Пожали друг друга руки, и брат свернул в проулок.
Когда подошел к своему дому, из- под верб нарисовались трое, заступив дорогу. Узнал приятелей Богдана.
– Ну шо кацап* попался?
Дальше слушать не стал, всегда бил первым. Саданул одного в лоб, тот опрокинулся на спину. В следующий миг сам получил чем-то тяжелым по башке, в глазах полыхнула вспышка. Когда очнулся, кругом никого не было, в затылке пульсировала боль. Пощупал, там росла здоровенная шишка.
– Ладно, – встал на ноги. – Еще не вечер. И, отряхнув брюки, похромал к воротам. В течение следующей недели отловил всех троих порознь, изрядно накостыляв. После этого конфликт с «западенцами» был исчерпан. Замирились.
Следующей весной в Краснополье приехал цирк. В его составе были фокусники с жонглерами, акробаты, канатоходец и дрессированный медведь. Представление состоялось в клубе при полном стечении народа. Вездесущая пацанва расположилась на полу у оркестровой ямы.
Артистические номера сопровождались бурными аплодисментами, горняки уважали кино и цирк. В заключение, шпрехшталмейстер объявил коронный номер – борьба человека с медведем, Зал замер в ожидании.