Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
— Не повезло мне на этот раз, — горько сказал Коля.
— Жизнь — как зебра, — заметил Арсений. — Черная полоска, потом — белая. Лошадь это такая, полосатая, — объяснил он. — Водится в теплых странах.
— А кто… вы кто будете? — мучительно краснея, спросил Коля. Не в его обычае было вот так, по-бабьи, расспрашивать.
— Я-то? — добродушно переспросил Арсений. — Чиновник. Занимаюсь… особыми делами, а какими — узнаешь, когда подружимся. Вот как мы с отцом Серафимом лет пять назад.
— Все же мне идти надо, — Коля приподнялся, опустил ноги на матерчатую дорожку. — Родители,
— Родители? — Арсений странно посмотрел на Колю и подошел к нему вплотную: — Вот что… Мне отец Серафим не велел говорить, да ты парень крепкий, мужчина. Нет больше твоих родителей. И дома твоего нет. Крепись, Коля. Горе большое, а ты — молись. Все ходим под богом, и пути его — неисповедимы. — Он перекрестился.
Сказанное с трудом проникало в мозг. Коля никак не мог осмыслить слов Арсения. Все казалось — о ком-то другом он сказал, сейчас все разъяснится, и все будет, как всегда. «Родителей… нет, — про себя повторил Коля. — Наверное, дома нет?»
— А где же они? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Пока стенка на стенку шла, загорелся ваш дом, — сказал Арсений. — Когда тебя сбили, он в этот самый миг и загорелся. Тушили, да там, говорят, пламя в полнеба взвилось. И собака погибла. Так и осталась на цепи, бедняга. Ты крепись, Коля…
Родителей хоронили, как исстари хоронят на Руси: с воем, кутьей и беспробудным пьянством.
Пока выносили из церкви гробы и старухи крестились, Коля стоял в стороне, словно все происходившее не имело к нему никакого отношения. Он еще не осознал до конца, что же произошло, но даже те обрывочные мысли, которые мелькали теперь в его мозгу, неумолимо подводили его к одному: родители ушли навсегда и ему, Коле, теперь будет совсем плохо. Он думал о том, что отец, в сущности, был мужик добрый, безвредный, а что пил… Кто из русских людей не пьет? Все пьют, потому что жизнь до сих пор была глухая и беспросветная. Жалко было отца: от роду — сорок, на вид — семьдесят: седой, грязный, всклокоченный, как больной петух. И мать в свои тридцать шесть — морщинистая, с большим животом и потухшими глазами… Не повезло и ей: двух сыновей отняла глотошная, третий, Коля, вырос сам по себе, чужим.
И вот все кончилось. Навсегда. Гробы один за другим отнесли к могиле, и вслед за отцом Серафимом провожающие запели «Снятый боже». Потом отец Серафим бросил землю на оба гроба и проговорил негромко и печально:
— Господня земля, и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней…
Он пролил на гробы елей из кадила, проговорил «Со духи праведных», и четверо мужиков, Анисим Оглобля среди них, подвели связанные полотенца под гробы и опустили в могилы.
После поминок, устройство которых отец Серафим по своей щедрости взял на себя, состоялся разговор.
Батюшка притянул Колю к себе, погладил по-отцовски:
— Садись, обсудим, как тебе дальше жизнь ломать. Скажи, как мыслишь: здесь остаться или уехать хочешь?
— Чего же здесь, — грустно сказал Коля. — Хлеб не сеял, скотину не пас. А драться больше не могу. Не крестьянское это дело, — он повторил слова покойной матери.
— Оно верно, — кивнул Серафим. — Мне помогать станешь. По дому, по хозяйству.
— Тошно мне здесь, батюшка.
— Нет, — вздохнул Серафим. — Ибо сказано: и волос с головы человеческой не упадет без воли моей… Так бог решил, Коля, и грешно тебе, человеку, быть больше бога.
В горницу вошел Арсений, прислушался, теребя пуговицу на сюртуке, вмешался в разговор:
— Уехать тебе надо, вот что я скажу.
— Куда? — спросил Серафим.
— В Петербург, — сказал Арсений.
Коля вопросительно посмотрел на него, недоверчиво улыбнулся:
— В Петербург? Мне? Не-е…
— Почему «не-е»? — весело передразнил Арсений. — Ты мне нравишься, товарищами будем!
— Гусь свинье не товарищ, — вспомнил Коля поговорку.
— Кто же из нас кто? — усмехнулся Арсений.
Отец Серафим замахал руками, запричитал:
— Не туда разговор, не туда, милейшие, надо по сути говорить в корень, в корень, дражайшие, заглядывать! Что Коля у вас делать станет? Чему учиться?
— Для начала — поживет, осмотрится. Потом возьму его в долю. Дело у меня в Питере.
— Какое? — спросил Коля.
— Особое, — усмехнулся Арсений. — Я же тебе говорил. Как, батюшка? Отпустите Колю?
Коля заплакал, уткнулся священнику в плечо:
— Не гоните меня. Сам не знаю, чего хочу. Мутно в голове, темно…
Арсений и священник переглянулись.
Серафим сказал:
— Оборони бог, Коленька. Живи, сколько хочешь, я тебя не гоню. Вижу, хотя и дорогой ценой, но почувствовал ты бога, и я этому искренне рад. Ну какая у тебя судьба в деревне? А там — столица.
Коля утер мокрое лицо рукавом:
— Думаете, так лучше будет? Верю я вам, батюшка.
— Лучше, Коля, — серьезно сказал Серафим. — Сам посуди: здесь у тебя — пепелище, там… Может, судьба твоя там?
Утром Анисим Оглобля подогнал к крыльцу Серафимова дома телегу, постучал кнутовищем в ставень:
— Здесь мы, батюшка.
Вышел Коля, бросил на мерзлую солому узелок с пожитками, перекрестился, подошел под благословение.
— Плыви в море житейское, отрок, — сказал Серафим. — И помни: отныне Арсений Александрович — твой отец и благодетель. Слушайся его во всем. Даже если удивишься чему — все равно слушайся, ибо отныне судьбы ваши неразделимы.
— Хорошо сказано, — с чувством вздохнул Арсений. — Трогай, — кивнул он Оглобле.
Коля долго смотрел назад — до тех пор, пока добротный попов дом и четырехскатная крыша не скрылись за поворотом дороги.
— Уезжаешь, значит? — вдруг сказал Анисим. — Такие дела…
— Такие, — согласился Коля.
— В городе плохо, — продолжал Анисим. — В стенку пальцем ткнешь — под потолком полыхнет. Електричество называется. Непонятно это русскому человеку. И ни к чему.
— Электричество — признак прогресса, — объяснил Арсений.
Он достал массивный золотой портсигар с монограммой и множеством наглухо припаянных к крышке значков, бросил в угол рта папироску, предложил Коле и Анисиму.
— Благодарствуйте, — отказался Анисим. — Мы нутро должны беречь. Без нутра — какой кулачный боец? А тебе, Николай, так скажу! В городе нашему брату погибель. Жил бы себе, дрались бы, как всегда, чего тебе не хватало?