Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
— Я с ней согласен, — кивнул Басаргин. — Однако Грель через три версты будет, мне желательно про твой план наконец узнать.
— Тут нужен меткий выстрел, — сказал Коля. — Один ты что? Ничто, прямо скажем. Ну, узнаешь, где какая шайка-лейка была вчера. Где она будет завтра. Да ведь не одна шайка эта — много их. Смысл в том, чтобы попытаться собрать их в кучу, да и кокнуть разом!
— Легко сказать, — протянул Басаргин.
— Мы поможем тебе. Сейчас мы сойдем и пойдем пешком. Явимся к Серафиму — после долгой разлуки, попроведать. Представимся ему блатными. Если Серафим то, что
Басаргин почесал в затылке:
— Лихо задумано. Ну, а если Серафим ни при чем? Такой вариант, говоря научно, ты предусмотрел?
— При чем, — задумчиво сказал Коля. — Прежде чем родителям сгореть, Феденька мне сказал: «Сон вспомни, Коля… Зовешь родителей, а дозваться не можешь». Он мне за десять минут до пожара это сказал.
— А откуда он про твой сон узнал? — удивился Басаргин.
— Мать про свой сон рассказала Серафиму, а Феденька, видать, от попа узнал и перевернул. Зачем ему поп об этом рассказал? И другое было. Накануне предрекал Серафим матери большие перемены. Так и случилось. В колдовство я не верю. Значит, Серафим знал! И готовил эти перемены. А Арсений? Бандит! А ведь он давний знакомый Серафима. Я тебе прямо скажу: подозреваю я, что Серафим Феденьке велел моих родителей спалить, чтобы корень мой вырвать, чтобы меня Арсению продать в помощь — прохожих промеж глаз лупить и деньги у них отбирать. Только доказательств у меня пока нет.
— Если ты прав — будут доказательства, — сказал Басаргин. — Условимся о связи. На южной околице Грели — изба в три окошка, а на крыше жестяной петух. Хозяина Тихоном кличут. Каждый вечер после семи жду тебя там. Тебя или твоих сообщений. Тихону верь, как мне, надежный человек.
— Серафим может приделать мне хвост, — сказал Коля.
— Понял, — кивнул Басаргин. — Если что — набрось пиджак на плечо, покажись на крыльце, — я приму меры.
— Ну, прощай, — сказал Коля. — Пошли, Маша.
Он взял с телеги чемодан, мешок. Басаргин поехал по дороге, а Кондратьевы свернули на узкую лесную тропинку.
Коля и Маша вышли на площадь. Здесь ничего не изменилось за десять лет, только церковь показалась Коле маленькой и убогой.
— Вот его дом, — Коля повел взглядом в сторону Серафимовой избы.
— Не сказать, чтобы дворец, — скептически заметила Маша. — Пойдем?
— Помни, — сказал Коля, — Серафим умен, хитер, потому держи ушки на макушке, говори меньше, чтобы невзначай не сболтнуть лишнего. Легенду помнишь?
— Ты «Иван», работал с Пантелеевым, я — твоя «маруха»… Работаем под интеллигентов — с моей, конечно, помощью.
— Продаем себя Серафиму не враз, — уточнил Коля. — А сообразно с обстоятельствами. Пошли.
…Серафим в старенькой, заплатанной рясе колол дрова. Увидев Колю и Машу, поднес ладонь к глазам:
— Господи! Царица небесная! Да не возвратится униженный посрамленным!
— Возвратится человеком, — улыбнулся Коля. — Здравствуйте, батюшка.
— Здравствуй, раб божий. Здравствуйте, барышня. Как поживаете? Эх, сапоги
— В Иваны попал. Не понимаете? Знакомьтесь. Это моя… Как бы сказать, — жена. Маша.
Священник галантно поцеловал Маше руку.
— Вы, святой отец, никак кадетский корпус кончили, — пошутила Маша.
— Бог с вами, — рассмеялся Серафим. — Только семинарию. Ну, что же мы стоим? Пожалуйте, милости прошу.
Вошли в горницу. Коля и Маша словно по команде повернулись к иконам и забормотали молитву.
— Душевно рад, — сказал Серафим и подвинул гостям стулья. — Не обессудьте.
Коля смотрел на Серафима. Тот постарел, однако приобрел неожиданную благообразность, стал сдержаннее, спокойнее. А Серафим смотрел на Колю.
— Повзрослел ты, что ли? — вздохнул Серафим. — Не такой ты, как раньше, не такой.
— Десять лет прошло, — сказала Маша. — Шутка ли.
— Не шутка, — кивнул Серафим. — Но я не в том смысле. Был мне Коля ясен, как чистое стекло божьей лампадки. А сейчас, чувствую, отгородился он от меня семью барьерами, семью замками.
— Что вы, батюшка? — Коля искривил уголки рта. — Я весь тут, как на ладони. Напротив скажу: вы, батюшка, словно в скорлупу спрятались. Не чувствую вас. Однако зашли мы вас поблагодарить, поклониться.
— За что же, господи? — удивился Серафим.
— Скажу прямо, не обессудьте, — Коля придвинулся к священнику. — Арсений ваш, царствие ему небесное, мне свое дело передал.
— Какое дело? — фальшивым голосом спросил Серафим.
— Будто не знаете, — вмешалась Маша. — Гоп-стоп, не вертухайся, батюшка. Вот какое дело.
— Арсений что… умер? — спросил священник.
— Комиссары шлепнули, — умильно улыбнулся Коля. — Да что мы все вокруг да около ходим? Мы с ней, — он положил руку на плечо Маши, — на пару работаем. Если я в тебе, Серафим, не ошибся, — прими с миром. А обознался — мы дальше пойдем.
— Подумать надо, — вздохнул Серафим. — Ты только ерунды разной на мой счет не думай, это я так, в том смысле, что Арсений был для меня человек загадочный, я кое-что вспомнить должен, сообразить…
— Соображайте, батюшка, — сказала Маша, — только помните, что время посева уже прошло и настает время собирать плоды. Вы ведь любите плоды?
— Погуляйте пока, — улыбнулся Серафим. — Коля, покажи барышне нашу деревню, в поле сходите — там жаворонки волшебно поют. — Серафим закатил глаза и зачмокал губами. — А я пока насчет обеда распоряжусь и вообще.
Спустились с крыльца, вышли на площадь.
— Здесь я дрался в последний раз, — грустно сказал Коля. — Ровно вчера это было.
— Не в последний раз ты дрался. И страшно мне что-то, откровенно тебе говорю. Только ты не обращай внимания, это я так, по-бабьи.
— Хочешь уехать?
— По-моему, ты хочешь меня оскорбить, — надменно сказала Маша.
— Ну ладно, ладно, — отступил Коля. — Как тебе Серафим?
— Ты не слишком круто берешь быка за рога? — спросила Маша.
— Нет, — Коля задумался. — Если бы я начал чересчур осторожно, он бы понял, что я его щупаю не как сообщник Арсения, а как «человек в сапогах». Дались им эти сапоги.