«Повесть временных лет» как исторический источник
Шрифт:
Речь шла не об установлении исторической истины. Умаление роли апостола Андрея, а вместе с ним — Кирилла и Мефодия, способствовало, с одной стороны, подавлению и искоренению памяти об автокефальности болгарской Церкви и независимости болгарского народа, а с другой — дискредитации роли Рима, с которым в середине XI в. у Константинополя произошел окончательный церковный разрыв. Ну а то, что тем самым духовная цензура по-своему «исправляла» русскую историю вместе с историей ее культуры, искажая историческую реальность, перенося события с Дуная и из Моравии на Днепр и Волхов — никого не интересовало, кроме позднейших исследователей, обративших внимание на явные противоречия в тексте ПВЛ, которая, с одной стороны, утверждала посещение территории будущей Руси апостолом Андреем, а с другой — проводила настойчивую мысль, что «зде бо не суть оучили апостоли, ни пророци прорекъли», хотя и с оговоркой: «аще бо и теломъ апостоли суть зде не были, но оучения ихъ, яко трубы гласять по вселении въцерьквахъ» [Ип., 70].
Произойти это могло только в том случае, если легенда о хождении апостола по Днепру появилась в ПВЛ много позже создания основного текста, на что указывает упоминание «варягов» («путь из варяг в греки», «море Варязское»), путем переработки уже имеющегося сюжета об апостоле, совершавшем свое путешествие в Рим вверх
287
Молдаван A. M. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984, с. 95.
Теперь же, установив безусловную обработку ст. 6406/898 г. «краеведом», проводившем идею о тождестве «полян» и «руси», его авторство в отношении «Кия» и, похоже, всей истории «полян», я полагаю, что страстность в данном фрагменте объясняется не столько желанием поставить под сомнение деятельность апостола Андрея, сколько стремлением убедить читателя в тождестве «полян-руси» и «словен», а, стало быть, и в их причастности наследию апостола Павла и его учеников, — мысль, которая проходит красной нитью через всю историю дохристианской Руси в ПВЛ. Последнее наблюдение оказывается весьма важным для истории всего текста ПВЛ. Если вспомнить, что в «Чтении о Борисе и Глебе» Нестер/Нестор дважды подчеркивает тот факт, что «не беша бо ни апостоли ходили к нимъ, никто же бо имъ проповедалъ слова Божия» [288] , перекликающиеся с такими же заявлениями «дьявола» в новелле о варягах-мучениках под 6491/983 г. и в эпизоде о крещении киевлян под 6496/988 г. [Ип., 70 и 102], то обращение к авторитету апостола Павла позволяло найти компромиссное решение этому вопросу, который впоследствии раз и навсегда был закрыт фактом присутствия апостола Андрея «на горах Киевских», что, судя по упоминаниям «варягов» и «моря Варяжского», было сделано не ранее середины XII в.
288
Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916, с. 3 и 4.
Как можно видеть, небольшой фрагмент анекдотически звучавшего текста содержал обширную информацию. Она позволила уточнить историческую географию древней Руси, понять действительный смысл словосочетания «путь из варяг в греки и из грек», столь долго вводивший в заблуждение историков и географов, поскольку за ним скрывался путь не по Днепру, а тысячелетиями используемый трансевропейский путь по Дунаю и Одеру/Висле, датировать с помощью «варягов» время его «переадресовки» в составе ПВЛ (не ранее второй половины XII в. [289] ) и, наоборот, большую древность географического экскурса об Оковском лесе, заимствованного из какого-то произведения в более позднее время, объяснить историю возникновения и источники сказания о «хождении» апостола Андрея, понять мысли и чувства славянских просветителей, которые двигали ими, а вместе с тем обнаружить следы одной из идейных схваток между наукой и ересью, за которой скрывались далеко не бескорыстные побуждения.
289
А. Д. Седельников датировал появление легенды о хождении апостола в ПВЛ последней четвертью XII в. (Седельников А. Древняя киевская легенда…, с. 324).
Очень вероятно, что «Сказание о грамоте словенской» (или «О деяниях новых апостолов»), от которого до нас в пересказах дошли фрагменты, упоминающие «путь из варяг в греки», «хождение апостола Андрея по Дунаю», «о банях словенских», а, возможно, и о тождестве словен с нориками, было создано не Наумом Охридским, который написал канон апостолу Андрею, а кем-либо из его учеников, создавших «Житие Наума» и службу ему. Последнее тем более возможно, что в «Житии Наума» Мефодий с учениками прямо уподобляются апостолам, когда «начаша по суху свои путь шествовати, апостолски проповедающе православную веру» или когда «святии же, шедше, хождаху посреде града, якоже апостоли иногда в Иерусалиме» [290] , и т. п. В результате сочинение, написанное Кириллом-Константином перед смертью в Риме о миссии в Моравию, отразилось в творчестве учеников его брата Мефодия, а заимствования из него, в конце концов, нашли свое место в «Сказании о грамоте словенской». Последнее же, попав в Киев и будучи переделано в соответствии с новой географической обстановкой, было использовано в обширном историко-этнографическом «введении» ПВЛ.
290
Лавров П. А. Материалы…, с. 186.
7. Рюрик / Рорик / Рерик
Выяснение вопроса об истинном значении лексемы «варяги», в ст. 6370/862 г. выступающей в качестве пояснения к следующему за ней ряду этнонимов («идоша за море к варягом, к руси: сице бо звахуть ты варяга — русь, яко се друзии зовутся „свее“, друзии же — „оурмани“, „аньгляне“, инии — „готе“; тако и си» [Ип., 14]), позволяет, наконец, отказаться от такой химеры русской историографии, как «народ варяго-русский» и другими глазами посмотреть на Рюрика, который «пояша по собе всю русь и придоша къ словеномъ первее» [Ип., 14]. Из этой фразы следует, что речь идет о нескольких разновременных событиях, из которых первым по времени оказывается приход Рюрика с «русью» не к «чюди, мере, кривичам и словенам», а только к «словенам», в земле которых он заложил сначала «город Ладогу», и только потом, «пришед к Ильмерю», срубил Новгород.
Поскольку
291
Смирнова Г. П. К вопросу о датировке древнейшего слоя Неревского раскопа Новгорода. // Древняя Русь и славяне. М., 1978, с. 165; Янин В. Л. Основные итоги археологического изучения Новгорода. // Славянский средневековый город. Труды VI Международного конгресса славянской археологии, т. 2. М., 1997, с. 10.
На источник такой эпонимической легенды косвенным образом указывает лексема «чюдь», в данном случае обозначающая не «эстов» или «заволоцкую чюдь» [292] , а восходящая к первоначальному готскому (т. е. др.-немецкому) thiuda — ‘народ’, что было отмечено еще А. А. Шахматовым [293] . Однако первоначальные эпонимы оказались забыты, а сама легенда приспособлена к условиям Новгорода на Волхове, причем место недостающих эпонимов заняли псевдоантропонимы «Синеус» и «Трувор», для которых были использованы эпитеты signjotr (‘победоносный’) и truwar (‘верный’) [294] или, как полагает Б. А. Рыбаков, дополнения sine hus (‘свой род’) и thru varing (‘верная дружина’) [295] .
292
Попов А. И. Названия народов СССР. Л., 1973, с. 69
293
Шахматов А. А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919, с. 13 и 42; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, т. IV, М., 1973, с. 378: «чудь».
294
Беляев Н. Т. Рорик Ютландский и Рюрик Начальной летописи. // SK, t. III. Prague, 1929, S. 244–245.
295
Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963, с. 293.
Понять, каким образом калька фразы на др.-германском (или старошведском) языке могла быть усвоена русским книжником, помогает упомянутая работа Н. Т. Беляева о Рорике/Рюрике, в которой исследователь впервые представил достаточно аргументированную расшифровку этнонима «русь», содержащуюся в рассказе о призвании Рюрика. Опираясь на тот факт, что в ст. 6370/862 г. ПВЛ в ряду родственных «руси» народов не упомянуты фризы, игравшие первостепенную роль в торговле и мореплавании Северной Европы VIII–IX вв., а, равным образом, привлекая сведения об этом регионе, содержащиеся в дополнениях короля Альфреда к труду Орозия и в Иосиппоне, историк не только отождествил русов с фризами, но и показал, каким образом это могло получиться [296] . Несмотря на всю самостоятельность, работа Беляева в известном смысле подвела итог исследований целого ряда его предшественников, в настоящее время или прочно забытых (несмотря на попытки таких историков, как А. Г. Кузьмин, снова ввести их в научный оборот) [297] , или игнорируемых из-за определенной предвзятости. Справедливости ради следует заметить, что в таком пренебрежении отчасти повинны и сами авторы этих работ, которые, выдвигая и подтверждая аргументами новые положения, пытались их согласовать с существующими точками зрения или с источниками, требующими коренного пересмотра, часто же увлекались необоснованными домыслами, чем дискредитировали свои другие, безусловно верные находки.
296
Беляев Н. Т. Рорик Ютландский…, с. 249–251.
297
Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море. // ВИ, 1970, № 10, с. 28–55; он же. Об этнической природе варягов. // ВИ, 1974, № 11, с. 54–83; он же. Западные традиции в русском христианстве. // Введение христианства на Руси. М., 1987, с. 21–54.
Впервые на тождество Рюрика ПВЛ и маркграфа фризского, так называемого Рорика Ютландского, и на его связи с фризским округом Рустринген, возможную родину «руси», указал в 1816 г. бельгийский профессор Г.-Фр. Хольманн (Голлманн), развивая «догадку графа Н. П. Румянцева, высказанную им в 1814 г.» [298] , по-видимому, под влиянием Н. М. Карамзина, который отметил в первом томе своей Истории государства Российского схожесть имен. Хольманну первому принадлежит честь указать на Рюриксберг поблизости от Остенде [299] и на любопытное свидетельство в генеалогии Мекленбургских герцогов, что «Рюрик и его братья были сыновьями венденского (т. е. „вендского“. — А. Н.) и ободритского князя Готлейба» [300] .
298
См. русский перевод: Голлманн Г.-Фр. Рустрингия, первоначальное отечество первого великого князя Рюрика и братьев его. М., 1819.
299
Там же, с. 42.
300
Там же, с. 57.