Повести и рассказы (сборник)
Шрифт:
Возле ворот гостиницы стояла бричка. Половой в фартуке бежал через двор, неся пышущий паром самовар.
Затем мы увидели человека, очень похожего на Павла Ивановича Чичикова. Он оказался тоже Павлом Ивановичем, быстро познакомился с нашим учителем и был настолько любезен, что дал характеристики всем жителям этого маленького провинциального городка.
Желая показать свои знания, я подошел к Павлу Ивановичу и сказал приветливо:
— Мерзавец. Спекулянт.
— Что это значит? — возмутился Павел Иванович.
— Это
Учитель поспешил увести нас.
Мы заходили в лавчонки, где пахло мылом, колбасой и дешевыми сластями. В центре города стоял сад. В саду играл оркестр. Тут я и встретился с Тоней. Эта была девочка, почти уже девушка, с длинной косой и большими зелеными глазами.
— Как тебя зовут? — спросила она меня.
— Феокрит, — ответил я тихо.
— Феокрит? Ведь это где-то и когда-то уже было. — Она рассмеялась. — Вспомнила! Это проходили а прошлом году на уроках древнегреческого языка. Так ты что же, из Древней Греции, что ли?
— Из будущего, — сказал я. — Но ты, конечно, этому не поверишь.
— А что, если поверю?
Зеленые ее глаза вдруг стали синими.
— Глядя на тебя, — продолжала она, — можно поверить, что ты из Древней Греции. Но тебе, я вижу, не хочется быть древним греком. Я это почувствовала по выражению твоего лица.
— Ты угадала, — сказал я. — Злые языки говорят, что мой отец — древний александриец Ахилл Татий.
— Ты оригинально шутишь. Но знаешь ли ты что-нибудь о Древней Греции? Мой отец преподает историю в мужской гимназии. Смотри, он устроит тебе экзамен. А пока я не выяснила, кто ты на самом деле, пойдем погуляем по саду.
Оркестр играл какую-то медленную танцевальную мелодию.
— Кто же ты на самом деле? — спросила Тоня и, не добившись ответа, продолжала: — Я догадываюсь. В городе говорят что вы труппа лилипутов.
— А что такое лилипуты?
— Это уродцы-карлики, у которых остановился рост из-за какой-то коварной болезни.
Она громко рассмеялась:
— Не обижайся. Ты не уродец-лилипут, а мальчик. Она сделала паузу и сказала ласково:
— Отрок. Это древнее русское слово. Оно очень нравится мне. Ты строен и красив. Ты отрок, случайно попавший в труппу карликов. Для лилипута ты слишком строен и красив. К тому же ты, кажется, и фокусник? Признавайся!
— Фокусник и, может, даже волшебник.
— Покажи, пожалуйста, какой-нибудь фокус. Ну не заставляй себя просить.
Мы шли и обменивались шутками. А время бежало. И я рассказал Тоне о человеке, прыгавшем с камня на камень.
— Это смешно или ужасно? — спросила Тоня.
— И смешно и ужасно. Но он доволен.
— А где это происходит? — спросила Тоня. — В Южной Америке?
— Нет. Это происходит в двадцать втором веке.
— Но двадцать второй век еще не наступил. Сейчас только двадцатый.
— Не спорю.
— Этого не могло быть, — сказала Тоня.
— Могло, — возразил я.
— Ну вот видишь. Ты сам не уверен в том, о чем сейчас говоришь. Но мне так хотелось поверить в то, что ты из двадцать второго века.
— Почему?
— Потому что это невозможно.
— А ты все-таки поверь.
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю. Я слишком взрослая, чтобы верить в сказки.
— А ты все-таки поверь. Я тебя очень прошу. Она посмотрела на меня, ища в выражении моего лица ответ на волновавшие ее чувства.
— Ты очень странный человек, — сказала она тихо, — очень странный. И это было бы понятно, если бы ты был лилипут, у которого вместе с ростом остановилось и сознание. Но ты не лилипут, не уродец-карлик. Ты отрок. Такие стройные отроки жили только в Древней Руси. Зачем же ты хочешь уверить меня, что ты из двадцать второго века?
— Потому что это истина. Один философ сказал про истину, что она начинает свою жизнь как парадокс, а заканчивает как трюизм. Это трюизм, но я действительно из двадцать второго века.
— А как ты попал сюда, к нам?
— Через дверь. Через дверь в прошлое.
— А что это за дверь? Где она?
— У нас, в двадцать втором веке. В нашей школе. Но мы пользуемся ею только на уроках истории. Историк забирает нас и ведет в тот исторический период. который значится в школьной программе. Недавно наш класс побывал у хана Батыя. На очереди — Иван Грозный, Карл Двенадцатый, Екатерина Вторая и премьер Великобритании Уинстон Черчилль.
— А кто такой этот Черчилль? Мы его не проходили.
— Будете проходить позже. Когда он станет премьером. А пока он еще не стал и не вошел в историю. У вас история намного короче. Но зато мы можем, если захотим, встретиться с любым историческим лицом.
— Это очень интересно.
— Да. Но наш учитель начинает заикаться от робости. И вступает в спор. А с таким, как Иван Грозный, в спор вступать довольно опасно. Как ты думаешь?
— Думаю, что ты прав.
Она рассмеялась:
— Ты заговорил меня, и я почти поверила в твою дверь и в то, что ты из двадцать второго века. Но это, к сожалению, невозможно.
— Я тебе докажу, что это возможно.
— Когда?
— Не сейчас. А когда будем возвращаться в свое столетие. Мы исчезнем — и навсегда.
— Навсегда? — спросила она.
— Да, навсегда. Так уж устроена школьная программа. То, что мы прошли, мы уже не повторяем.
— И тебе не захочется повторить? — спросила она с грустью.
— Что повторить?
— Ну, этот урок, который длится сейчас.
— Мне очень хотелось бы, чтобы этот урок никогда не кончился. Но вечных уроков не бывает. Все кончится, и мы вернемся в свой век, в свою школу, к своим учителям, к своим родителям и к своим обязанностям.