Повести и рассказы. Книга 4
Шрифт:
Встретил её Иван у купца. Состояла в прислуге, была сиротой. Как увидел, так сердце его и зашлось. Пожил он по этому случаю в городе. Пригляделся к Марьюшке, да и к купцу.
«Отдай девку в жёны».
«Рехнулся? Куда она тебе, в тайгу-то? Загнётся там». – Купцу было жалко терять тихую и работящую девушку.
«Степан Назарович, Христом Богом прошу».
«Нет, Иван. Как можно? Нет, и не думай».
«Степан Назарович, проси, чего хочешь. Золотишко водится – отдам. Шкуры, какие есть лучшие, задаром отдам. Что ещё? Только скажи – отдам.
Купец смекнул, что перегнул и может лишиться обещанной Иваном награды.
«У самой-то спрашивал желание? Люб ли ей? Вон, рожа какая, антихристова. Поди испугается, как увидит. Да и годами десятка на полтора, не менее, старее будешь». – Купец долго рассматривал Ивана, будто в первый раз, и тем злил его ещё сильней.
«Ну?»
«Что ну?» – купец что-то удумал и, улыбаясь, потирал руки.
«Говори решение своё».
«Это мы мигом. Прямо сейчас и устроим. – Купец заглянул за притолоку открытой двери: – Марья…»
Марья не отозвалась.
«Марья, где тебя черти носят?»
«Здесь я, – произнесла появившаяся работница. Марья не обратила внимания на мужика в комнате, медведем стоявшего около её хозяина. – Чего изволите, Степан Назарович?»
«Чё на меня пялишь зенки-то? – довольный своей выдумкой, он показал на Ивана. – Вон, на него смотри. Не ко мне же свататься пришел».
Марьюшка ахнула.
«Иван Фёдорович, как же так?» – она не нашлась больше, что сказать, загорелась лицом.
От кого угодно, но только не от Ивана, она могла ждать предложения. Ну видела несколько раз, ну говорила, о чём, уж теперь и не припомнить. Некоторое время приходила в себя от такой неожиданности.
«Не знаю, Иван Фёдорович, что и ответить вам. Просто представить себе не могу, что в явь всё это».
Купец возликовал победу, но как оказалось – рано.
«Ты уж извини, Марья Спиридоновна (было ей в ту пору девятнадцать лет), – уважительно, с трудом выговаривал Иван тяжёлым языком застревавшие слова, – так уж случилось…»
Так вот и случилось! Увёз он в тайгу свою Марьюшку. Как она согласилась пойти за ним? Чем он её взял? Один Бог ведает. Всё в нём было, а только не для него она была. Ну что он такое: бродячий медведь, дикарь, грамоте, и той не обучен.
– А она соберёт, бывало, у лавки под рябиной, – дядя Лёня кивнул головой в темноту, – она вон и сейчас стоит, посмотришь апосля. Так вот, соберёт, говорю, вечерком ребятню пузатую, гладит по головам и рассказывает сказки разные да про страны заморские. А того глядишь, и постарше кто слушать Марьины сказки хаживали.
С того времени Ивана как подменили. Бородищу свою срезал. С городу костюм привёз. Как сам купец стал. И как не были они разными людьми – зажили любо и в душу. Отгрохал Иван себе хату новую, здоровенную, – вон стоит (я разглядел на фоне чёрного леса проступающий сквозь уходящую ночь контур
Всё горело у Ивана в руках. А как Марьюшка забеременела, не отходил от неё. Делать ничего не позволял. Желания любые исполнял. Та только подумает что, а он – вот уже, готово.
«Не изводи себя, Ваня, всё у нас есть. Мне и так хорошо, больше уж ничего и не надо».
Но Иван усидеть на месте не мог. Ему казалось всё не так, чего-то недоделал. Похудел весь.
– А скажу я тебе, души он в ней не чаял, такая она у него оказалась ласковая, такая умная.
У Ивана, бывало, голова закружится от счастья, уйдёт в лес, чтобы никто не видел, ляжет на мох и лежит без движения, мыслит: «И за что же такое Бог наградил меня таким неземным подарком?».
Мужики своим бабам тыкали: «В Марьиной-то хате, как в барских горницах; чисто да ладно всё…». Бабы вздыхали, старались, как могли. Они завидовали Марье, но не злобились на неё, такой уж была она человек. Где какая беда – она там. Поможет в чём, не гляди, что молодая, знала многое, посоветует что. Ребят лечить особенно мастерица была.
– Эх, паря, одного прихода Марьиного бывало достаточно – на ноги становились.
Родила она своему Ивану сына. Тот узнал весть об этом от бабки-повитухи, веришь, нет – заплакал.
«Вот, Ваня, и помощник тебе», – прошептала Марья, попыталась встать.
«Что ты! Что ты… Лежи, тебе нельзя».
Так дальше они и зажили втроём. Марья ещё сильнее привязалась к Ивану. Больше, чем за сыном ходила. Он в лес – она в слёзы.
Время шло. Сын рос. Уж годков восемь ему было. Лицом и характером в мать пошёл. Марьюшка сына своего, Михаила, значит, и к грамоте приноровила.
Хорошо жилось селянам в ту пору на Чёрной речке. Счастливы были все – и старые, и малые. Но счастье-то вот это оказалось недолгим.
Пришла весна. Хаживали мужики уже на уток охотиться. Тогда уток-то поболе было. Засобирался и Иван. Сынок за ним увязался.
«Разреши, Марьюшка, ему. Пусть привыкает. Недалеко сходим. Знаю я здесь озерко одно. К вечеру жди с добычей. – Он обнял любимую жену и пошёл, не оборачиваясь. – Помаши маме».
Миша помахал и побежал догонять исчезнувшего в кустах отца.
Весна в ту пору выдалась – на загляденье. Марьюшка быстро управилась по хозяйству да на реку пошла чеснока дикого пощипать на вечер. Села на бережок. И кто её, сердечную, толкнул на ту скалу глянуть? А увидела она там цветы красные такие.
– Ну, видел, поди, Марьины коренья? – (Я их не только видел. Они мне самому очень нравились. Не один букет надрал на таких же скалах для мамы).
Душа Марьюшки завсегда к красивому тянулась. Вот и надумала мужа своего с сыночком цветами встретить. Села на лодку – и туда. Надо было бы ей скалу по горе обойти. Да не додумалась, видно, или поспешила. Начала прямо по уступчикам тянуться, как тот пацан. Выше, выше. Вот, женщина какая настырная была. На такое не каждый скалолаз решится, а она…