Повести и рассказы
Шрифт:
Долго сидели в тот вечер, делились воспоминаниями, слушали дяди Петину гармошку, любовались Валеркой, которого тоже уже на улице звали Шишковым - по отцу.
– Дай Бог, ребятки, чтоб ваши дети, а мои внуки, были умнее нас и счастливее. Вот я и предлагаю выпить за Шишкова, не за того агронома, так его, глаза карие, а за маленького Шишкова, который может быть и станет агрономом, но настоящим, знающим и любящим свое дело специалистом. До дна!..
– это дядя Петя.
Впрочем, как в воду глядел. Только Валерий стал механизатором, а вот его младший брат Игорь выучился на агронома. Правда, агроном пасет коров, но это - временное явление. Дождется и он своего часа. Люди успокоятся, придут в себя, осознают свою сущность и будут работать на своей земле, жать, о чем мечтал еще шевченковский крестьянин, "на поле собственном
ДАЧА ДОЛГОРУКОВА
(хроника пятидесятых)
1
Грузовик долго громыхал по питерским улицам: Суворовский, Моисеенко, Большой Охтенский мост, Новочеркасский, Республиканская... Впрочем, это был уже не Ленинград, хотя все еще - город. На Республиканской и дальше по Уткину проспекту красовались каменные двух- четырехэтажные дома, но на Ленинград все это было даже не похоже.
Булыжная дорога на Малиновку. Машина, переваливаясь, как неуклюжая утка, переехала железнодорожные рельсы. Колька высунул нос из дедова тулупа, в котором он, несмотря на теплый июньский полдень, прятался в кузове грузовика от встречного ветра и неприятных, мягко говоря, запахов выхлопных газов большого города.
Миновали шлагбаум и ехали мимо какого-то белого барачного типа здания, окруженного многочисленными сараюшками. Впереди виднелись две тройки соединенных между собой трубами теплоцентрали желтых бараков. Вдоль бараков там и сям висело белье на веревках, и бараки были похожи на корабли, украшенные флагами расцвечивания в праздничные дни.
Вскоре машина въехала в улицу, пространство между двумя рядами бараков. Слева - четные номера, справа - нечетные. Счет начинался от железнодорожного полотна. Улица заканчивалась двумя аккуратненькими зданиями, расположенными за пятым и шестым бараками и окруженными большим штакетным забором: детские садик и ясли. За детским садиком стоял частный дом. В нем жила большая семья, носившая историческую фамилию Потемкины.
Все это вместе с четырнадцатым бараком (то самое белое здание) и называлось Дача Долгорукова.
Название Дача Долгорукова позаимствовала у железнодорожной станции, возле которой она располагалась. Станция была небольшая. Через нее проходили лишь товарные поезда да через сутки малым ходом следовал двухвагонный пассажирский состав Москва - Хельсинки. Жители Дачи Долгорукова почему-то звали его правительственным.
Барачный поселок возле железнодорожной станции возник в послевоенные годы. Каждый барак состоял из двух секций, то есть, двух больших коммунальных квартир коридорного типа. В каждой секции кроме отдельного входа были свои кухня, сушилка, умывальник с шестью кранами и два туалета с двумя очками в каждом. В секции располагалось шестнадцать комнат площадью от шестнадцати до восемнадцати метров каждая.
Машина остановилась у дверей второй секции шестого барака. Колькин дед с шофером вошли в секцию. Колька спрыгнул на землю и полез было в кабину, но перед ним вдруг, как из-под земли вырос, появился чернявый шустрый мальчонка лет шести-семи.
– Дай подудеть, - с ходу то ли попросил, то ли потребовал он у Кольки.
Колька растерялся. Машина не его, он и сам без разрешения шофера не посмел бы нажать звуковой сигнал... А с другой стороны - весь эффект его появления на машине сводился на нет.
– Дай, че те жалко что ли? А я тебе цепочку дам.
Пацан повертел перед Колькиным носом металлической цепочкой, повидимому, от карманных часов.
– Дуди...
– промямлил Колька, пожав плечами.
– А цепочка твоя мне не нужна.
Пацан не успел ни ответить, ни попытаться забраться в кабину, из дверей секции выскочила радостная, оживленная, довольно еще молодая женщина. Это была Колькина мать. Не дав опомниться ни Кольке, ни его новому знакомому, она обняла сына за шею и со слезами на глазах стала целовать его, приговаривая:
– Вот и сыночек приехал. Ну, слава Богу. Пойдем же скорее домой. Папа... дедушка твой уже в комнате...
Вышел шофер. Колька с матерью ушли в барак, а пацан (позже выяснилось, что зовут его Мишкой), до этого с любопытством наблюдавший за происходящим, живо оседлал откуда-то взявшуюся хворостину и, помахивая над головой цепочкой, словно плетью, "ускакал" в сторону детсадовского забора.
Создатель
Едва пересечешь рельсы железной дороги, если идешь от "Прогресса", как перед тобой открывается этот поселок. Слева от бараков - запасной путь "железки" и паровозное кладбище, затем - дорога в село Малиновку Всеволожского района, чуть правее Грязное болото и Кудровский лес, еще правее - речка Оккервиль, по берегам которой произрастали различные сельскохозяйственные продукты, в основном - картофель, капуста, свекла, морковь. Справа за бараками начинались торфяные поля с чахлыми деревцами, которые вопреки отсутствию всех условий для их жизнедеятельности, тянулись к верху, росли, но не вырастали. За торфяником - деревня Яблоновка, стрельбище и... Нева с Финляндским мостом. Подходы к мосту охраняют стрелки ВОХР. В связи с этим мост у местных сорвиголов пользовался уважением особым. Проникать на мост не решались. Однако, вплотную к нему подбирались. Без каких-либо шпионских целей. Там у них была пересадка. Учились дачинские ребятишки в школе на Республиканской улице, в сотне метров от Новочеркасского проспекта, по которому мимо школы ходили трамваи. А от Дачи Долгорукова до школы никакого транспорта не было, хотя идти было около трех километров - путь не очень близкий. Обычно мальчишки прыгали на площадку товарного железнодорожного вагона ( возле станции состав шел медленно) и ехали до моста, а там (поезд снова замедлял ход) прыгали с подножки и шли на трамвайное кольцо. Дорога становилась короче втрое. Вот тебе и кружной путь. Кривая короче прямой.
Достопримечательностью описываемого уголка был котлован большое водохранилище среди ровных, красивых, зеленых полян. Рядом, буквально через перешеек, был маленький котлованчик, лягушатник, где купались малыши.
Купаться на котлован приходили не толлько живущие неподалек у дачинские, яблоновские и корпусовские, но и приезжали со всей Охты и даже из других районов города. И это, несмотря на то, что время от времени тонули в этом водоеме. На его дне было множество арматуры, являющейся причиной гибели неосторожных купальщиков. Народу всегда было много. Загорали на "ближних и дальних подступах" к котловану. Там же играли в круговой волейбол, а пацаны неподалеку от котлована устраивали ответственные матчи по минифутболу.
Редко кто купался на Оккервиле. Берега его были покрыты ивняком, вплотную к которому прилегали колхозные угодья. Да и вода в Оккервиле уже тогда была не такой чистой, как хотелось бы.
2
На небольшой, утоптанной множеством ног, но еще зеленой площадке, в десяти метрах от котлована, у того его берега, откуда обычно не ныряют и не входят в воду, сидела кружком стайка стриженых, загорелых, в одних трусиках пацанов. Они, деловито щурясь от дыма, вытаскивали из золы уже почти погасшего костра печеную картошку и ели, предварительно побросав ее с руки на руку для остужения. Они напоминали кошек, забавляющихся со своими жертвами, прежде, чем съесть их. Слева и справа от них купались и загорали. Чуть подальше от котлована, ближе к кустам, другая стайка играла в подкидного дурака. А на большой площадке - в полном разгаре любимая игра всех мальчишек - футбол. Катился надувной мяч, а за ним гуртом бегали десяток босоногих "Бурчалкиных" и "Симонянов". Одни - в майках, другие - без. Чтобы отличать, кто в какой команде. Вратари, в зависимости от обстановки, то спокойно прогуливались между кучками одежды, изображающими штанги футбольных ворот, то вдруг настораживались, принимали полусогнутое положение и становились похожи на хищников, готовых к прыжку в любой момент. Позади каждых ворот, как и положено - трое-четверо загольных. В основном это были, кто помельче. Среди них выделялся один высокий, длинноногий, сутулый парень. На нем была грязная длинная майка, спускавшаяся поверх трусов, что еще больше подчеркивало рост и сутулость пацана. Он выглядел вдвое старше своих приятелей, ему было лет пятнадцать.