Повести и рассказы
Шрифт:
Гуляющих сопровождали дети. Их было много, они сошлись со всего села. Из домов, отрываясь от работ, выбегали бабы и девки и, увидев странное зрелище, громко хохотали.
Петр Колдобин хмурился и, кривя лицо, громко говорил:
— Идиотский народ…
Как-то после обеда Петр отправился к учителю.
Когда он подошел к школе, учеников только что распустили. Словно саранча, высыпали они на улицу, прыгая и толкая друг друга.
— Солдат бритый, нос подбитый! — кричали они Петру.
—
Дети, как горох, рассыпались в разные стороны, но, отбежав, стали кричать еще громче, показывая языки.
— Ах, шушера этакая, — ворчал он, грузно поднимаясь по лестнице в школу.
В учительской комнате за столом сидел молодой человек, невзрачный, подслеповатый, с русыми волосами, подстриженными в кружок, как у деревенских парней. Он был без пиджака, в одной черной косоворотке, подпоясанной ремнем.
— Скажи, почтенный, где тут учитель Яков Петрович? — обратился к нему солдат, загородив своей огромной фигурой всю дверь.
— Это я, — ответил тот, вставая.
Петр сверху вниз посмотрел на него, однако расшаркался:
— В таком случае — наше вам почтение!
— Здравствуйте, — подавая руку, ответил учитель.
— Честь имею объявиться: Петр Захарыч Колдобин, старший запасной унтер-офицер N-ского полка.
— Так, так, очень приятно.
Петр развалился на стуле.
— Вы ко мне по какому-нибудь делу? — застенчиво спросил учитель.
— Нет, я просто покалякать с вами, как полагается понимающим людям. С образованным человеком, знаете ли, приятно время провести и также все прочее. А то кругом — мужики одни, неучи. Никакого понятия не имеют о благородстве. Прямо тошно с ними.
Учитель поморщился и спросил:
— А вы кто?
— Я? Я сказал: унтер-офицер.
— Ну, да, знаю. Но ведь вы тоже из мужиков?
Колдобин снисходительно усмехнулся, крякнул и, вытянув ноги, объяснил:
— Кроме дворян и священников, все происходят из мужиков, — это совершенно так, но только людей надо отличать по образованию… по хультуре жизни…
Учитель пристально взглянул на гостя добрыми глазами.
— Так, — сказал он мягко. — А что же такое культура, на ваш взгляд?
— На мой?
Поняв, что он чем-то заинтересовал учителя, Петр напрягся, подумал и сказал важно:
— Это то, что различает людей… отличие лица от лица. И уважение к заслуге… Вот вы, например, и я…
Теребя свои бакенбарды, Петр взглянул на учителя.
— Вы, как видно, плохо наказуете своих учеников?
— Да я их совсем не бью, — ответил учитель с тихим удивлением и потер себе лоб.
— Это жаль. Нужна строгость, чтобы дисциплину привить. Да и чинопочитание должны знать. Ах, вот у нас в солдатах ловко! Другой придет из деревни коряга корягой. А через год-два из него, глядишь, такого человека сделают, что любо глядеть! Во фронт встанет, вытянется, не дышит, замрет! Картина! Залюбуешься
— Да-а, — неопределенно протянул учитель и стал ходить по комнате.
Рассказывая о казарменных порядках, Петр бесцеремонно оглядывал помещение учителя. Небольшая комната — аршин семи в длину и пяти в ширину, — она напоминала карцер. Стол, три стула, кровать с одной подушкой и коричневым байковым одеялом, этажерка, набитая книгами. Два небольших окна давали достаточно света. На одной стене висел снимок с «Панихиды» Верещагина.
Петр ухмыльнулся:
— Военная картина? Расчудесно! В казарме у нас тоже таких много. Только те получше. Там нарисовано, как наши нехристей лупцуют…
— И что же, нравятся они вам? — тихо спросил Яков Петрович.
— Еще бы! Одна, что висела против моей койки, больно хороша. Как русский без винтовки справился с врагом: схватил в охапку турка и зубами ему горло рвет. А тот глаза выпучил, морду скорчил. Занятно, ей-богу!
Учитель поморщился.
— А это что за люди: начальство, что ли, какое? — спросил Петр, показывая рукой на другую стену, где висели портреты Толстого и Чехова.
— Нет, это литераторы.
— То есть по какой же части?
— Книги пишут.
— Ах да, понимаю, понимаю!
Отворив дверь, Петр звонко высморкался в сени; вытащив клетчатый платок, аккуратно вытер себе нос. Потом, усевшись на прежнее место, заговорил;
— Погляжу я на вас, Яков Петрович, человек вы образованный, а живете неважно. Нет у вас ни дивана, ни занавесок. И вообще что-то скудно у вас.
— Ничего, я чувствую себя хорошо, — ответил учитель.
Петр вытащил карманные часы из американского золота, посмотрел на циферблат, повертел в руках, желая обратить на них внимание учителя, потом встал, пошел к этажерке и начал рассматривать толстые книги.
— Вы не читали «Жених в чернилах, а невеста во щах»? — осведомился он.
— Нет, — неохотно буркнул учитель, глядя в окно.
— Это, я вам доложу, штука! Бывало, как начнут ее солдаты читать, так у всех от смеха ижно кишки перепутаются. А то вот еще книжка… Как она называется-то?.. Да, вспомнил: «Заднепровская ведьма, или колдовство на Лысой горе». Тоже, брат, занимательна. Беспременно отыщите.
Достав том, название которого гласило «Война и мир», Петр, просияв, воскликнул:
— По военной части ударяете! Вот это одобряю. Очень даже одобряю. А строевого устава у вас нет?
— Ну вас к черту с вашим уставом! — сердито выпалил учитель.
Петр что-то хотел возразить, но в этот момент глаза его успели прочитать: «Сочинение графа Л. Н. Толстого». В голове мелькнула неясная мысль. Дернув себя за ус, он задумался. И вдруг вспомнил, как полковой священник, беседуя с солдатами, проклинал Толстого и последователей его, называя их богоотступниками, разрушителями церкви православной и антихристами.