Повести и рассказы
Шрифт:
Я кивнул и перешел к делу.
— А меня, миссис Пиласки, больше всего волнует судьба вашей дочери. Вы знаете, что ей грозит?
— Ее посадят в тюрьму?
— Она уже в тюрьме. Ее хотят отправить на эшафот.
— Что? — у неё отвисла челюсть.
— Ей грозит смертная казнь, — пояснил я. — Через повешение.
— Нет… — миссис Пиласки криво усмехнулась, обнажив ряд неровных желтых зубов с зияющими между ними дырами. — Так только в кино бывает.
— И в нашем штате. Вам известно, миссис Пиласки, что ваша дочь застрелила человека?
— Я
— Нельзя так говорить. Вы нужны вашей дочери.
— А не кажется ли вам, что мне стоит выпить еще?
— Может быть, после ужина?
— Одну порцию.
Я заказал ей виски.
— Как, говорите, вас зовут-то? — вдруг спросила она.
— Эддиман.
— Ваше здоровье, мистер Эддиман.
— Ваша дочь хорошо успевала в школе? — спросил я.
— А?
— В школе. Она хорошо училась?
— Кто?
— Ваша дочь, — терпеливо повторил я.
— А почему, по-вашему, её оттуда выгнали, сучку эту?
— Я имею в виду её успеваемость, — сказал я. — Оценки по разным предметам.
— Она была безнадежна, — сказала миссис Пиласки. — Тупа, как пробка.
— Может быть, все-таки не совсем тупа? — пытался настаивать я.
— Сучонка бесстыжая… Послушайте, что я вам скажу, мистер Иддивен. Я это не каждому говорю, я — женщина гордая. Сейчас гордых людей мало, а я вот как раз такой человек. Но вы… вы ведь вроде врача, да?
— Ну, не совсем…
— В том смысле, что от вас дальше это никуда не пойдет.
— Да, можете мне доверять, — заявил я.
— Так вот, я не хочу, чтобы моя дочь, какой бы она ни была, оказалась на электрическом стуле. Зла я ей не желаю, нет, сэр. Но что еще? Ей было всего двенадцать, когда она позволяла парням щупать себя во всех местах за десять центов. И сама их щупала. Эх и драла же я ее! Кровища так и хлестала! Я ей говорила: прекрати, ты вырастешь дешевой блядью. И — вот видите, так и случилось! Она и стала дешевой блядью! Что делать-то?
— Расскажите про её отца.
— Мерзавец! Он бросил меня двадцать лет назад. Думаете, легко было растить её в одиночку? Нет, сэр. Жизнь — сложная штука, мистер Айзерман…
Она залпом осушила очередную рюмку и, громко икнув, спросила, не закажу ли я ей пива.
— От этой имбирной шипучки у меня жажда разыгрывается. А жажду лучше всего утолять хорошим светлым пивом, мистер Зандиберг…
Я заказал официанту стакан пива и спросил миссис Пиласки про книги.
— Она, должно быть, много читала? Брала в библиотеке книги…
— Читала, как же. Одни комиксы. Журналы ещё музыкальные листала. Много читала, ха! Говорят же вам — одни комиксы. Чего от неё было ещё ожидать.
— А ваш отец был немец? Или, может быть — отец вашего мужа?
— Что?
Я повторил вопрос.
— Слушайте, дорогуша, отца своего мужа я никогда в глаза не видела. Может, у него вообще отца не было. А мой папаша был украинец, который всю жизнь покорячился на сталелитейном заводе и отдал Богу
— Но ведь она говорит по-немецки?
— Она-то? Гы-ы! Я лучше говорю по-китайски, чем она по-немецки. Вы что, издеваетесь надо мной? Ни хрена она по-немецки не знает. Во, врунья!
Я встал.
— Я хочу, чтобы вы с ней встретились, миссис Пиласки, — твердо сказал я.
— Встречусь, — вздохнула она. — В конце концов, мать я ей или нет?
Я позвонил Джо Апполони и рассказал ему про Мэри Пиласки. Он взмолился, чтобы я не приводил её к нему. Он сказал, что с радостью даст ей на расходы пятьсот долларов, лишь бы только я сводил её в «Последний шанс» или в «Бриллиант».
— Да, она, конечно, старая развалюха, — сказал я, — но ведь все-таки она — мать. Где твои сыновние чувства? Что она скажет, если узнает, что Джо Апполони наплевать на мать Хелен Пиласки?
— Не мучай меня, Блейк. Любая мать достойна уважения.
— Разумеется.
— Ее наверняка окружат уважением — в тех домах, что я тебе назвал.
— Послушай, — сказал я. — Она алкоголичка, это верно. Но она нуждается в защите. Господи, есть у тебя сердце или нет? А ещё говоришь, что любишь её дочь.
— Ладно, пес с тобой, — вздохнул Джо Апполони. — Приводи её сюда.
Вот так случилось, что я привез её в «Пустынный рай». Джо, оглядев её снизу вверх, недоверчиво покачал головой.
— Ты уверен, что она — мать Хелен? — спросил он.
— Библия порой ставит под сомнение факт отцовства, — сказал я, — материнству же никто ещё вызова не бросал.
— Ладно, не фига кичиться передо мной своим высшим образованием.
— Это её мать.
У матери уже давно пересохло во рту и она осведомилась, нельзя ли промочить горло. Ноги у неё болели, поэтому она уселась за стойку бара в казино. Выпила три порции виски с имбирным лимонадом, а потом попросила пива, так как во рту стало сладко. Джо вручил ей фишек на пятьсот долларов и она отправилась играть в кости, но почти сразу же поцапалась с крупье. Тогда мы отвели её за стол для игры в «блэк-джек», где Мэри Пиласки и спустила все, до последнего цента. Она выпила ещё несколько порций виски и отрубилась. Джо пришлось устраивать её на ночь в одной из своих комнат.
— Вот, значит, какая у неё мать, — сказал он.
— Да, — кивнул я.
— Просто не верится.
— Мне тоже, но она и впрямь её мать.
Я позволил Мэри Пиласки вволю выспаться и заехал за ней после полудня. Заказал ей обед, который она благодарно уплела. Выглядела она довольно помято, вся тряслась, глаза налились кровью.
— Мне здесь не нравится, — пожаловалась она. — Я домой хочу.
— Разве с вами дурно обращались?
— Нет, все было хорошо, но просто мне здесь как-то не по себе. Все смотрят. Может, я не очень хорошо одета, но ведь я гордая. Мне не нравится, когда на меня пялятся, как на кошачьи объедки.