Повести и рассказы
Шрифт:
За эти дни она несколько раз виделась с Чан Мином. Оба не говорили о том, что у них на душе, боясь, что их конфликт еще более углубится. А у нее не хватило мужества рассказать Чан Мину о том, что ее мучило. Если Чан Мин узнает о том случае, как он будет относиться к ней? После спора с ним она уже могла легко предвидеть, что он скажет. От этого ей становилось тоскливо и горько, словно она уже потеряла Чан Мина…
У них не было необходимости видеться. Непонятно было, зачем они вообще встречались.
Но сегодня все переменилось. После того как Ду Инъин сказала
Оказывается, дела обстояли не так уж печально, все еще можно спасти. Все можно начать снова!
Она встала посреди комнаты и, выставив перед собой руки, принялась кружиться. Она не умела танцевать и кружилась неуклюже, но в этом танце выразилась вся переполнявшая ее радость.
Кружась по комнате, она заметила висевший на стене портрет Мао Цзэдуна и сказала нараспев: «Председатель Мао, я буду хорошо учиться, все сделаю так, как ты говоришь». Она увидела и мамину фотографию под стеклом и сказала с той же интонацией: «Мама, ты можешь меня простить?»
Вечером пришел отец. Внезапно его поседевшие брови изумленно поползли вверх: столик в коридоре был заставлен его любимыми кушаньями. Дочь с сияющим видом сидела за столом, дожидаясь его. Вот уже много дней они ничего не готовили в доме и ели где-нибудь на стороне. Дочь ходила хмурая, вечно чем-то озабоченная. Несколько раз он пытался с ней поговорить, но она угрюмо отмалчивалась. Что же произошло сегодня?
— Дочка, что сегодня такое… Ах да! — Он ударил себя по лбу, как будто вспомнив что-то важное, и со смехом сказал: — Я чуть было не забыл. Сегодня же двадцать восьмое число, твой день рождения, верно!
— Ну что ты говоришь, папа! Мой день рождения был двадцать восьмого числа в прошлом месяце, он уже прошел!
Поужинав, Бай Хуэй вышла из дому и быстро побежала на улицу Хэкоудао. На перекрестке улицы Радости и проспекта Славы она вдруг остановилась. Перед ней стоял Чан Мин. На нем было темное пальто и заячья шапка. В вечернем сумраке шапка казалась белым пятном. Чан Мин обрадованно шагнул навстречу Бай Хуэй, словно только ее и дожидался.
— Ты куда это собралась? — спросил Чан Мин.
— Я? Я… кое-что купить нужно. А ты?
— Я иду навестить одного человека. — Чан Мин показал в ту сторону, куда бежала Бай Хуэй. — Впрочем, можно и не ходить.
Словно невидимые руки мягко увлекли их на маленькую улочку — узкую, почти без тротуара, больше похожую на переулок, но прямую и длинную, уходившую куда-то далеко-далеко.
Бивший в лицо холодный ветер незаметно утих, в воздухе потеплело. В тишине отчетливо слышался звук шагов. Медленно двигавшиеся под фонарями тени то вытягивались впереди, то укорачивались так, что целиком умещались под ногами, а потом убегали назад. Когда же мимо проплывал очередной фонарь, тени снова вылезали из-под ног вперед… Бай Хуэй смотрела на эти тени, и сердце ее стучало, как маленький барабан. Она и боялась
Она хотела выложить Чан Мину все свои секреты. И о том деле тоже можно было рассказать без утайки. А еще жизнь отца, история матери, свои мнения и мысли о разных вещах, свои сомнения и духовные приобретения последних дней. И все же, неизвестно почему, она сейчас молчала. Словно закупорился перевернутый вверх дном кувшин. Она посмотрела на Чан Мина. Тот молчал, опустив голову, и на лице его лежала тень. Вдруг она почувствовала, что с ней происходит что-то такое, чего она еще не знала. Ей стало страшно. Так с приходом весны пробуждается дремавшее всю зиму деревце… Она не решалась говорить, боясь разрушить это тревожное и приятное молчание.
Они шли и шли в молчании.
Только когда перед ними выросли пересекавшие улицу черные рельсы, Бай Хуэй заметила, что они дошли до железной дороги. Шум города стих. Здесь были посажены в ряд невысокие деревья, их голые ветви при свете луны казались совсем белыми. Вокруг было тихо, только откуда-то издалека отчетливо доносился шум работающего завода. Свет фонарей сюда не доходил, здесь было царство луны. Рельсы, как две серебристые нити, уходили в ночную тьму. Вверху простиралось холодное бесцветное небо, чистое и светлое. На нем висела большая круглая луна и горели россыпи звезд…
Бай Хуэй укрылась от света за самым темным деревом и только теперь посмотрела на Чан Мина. В лунном сиянии его лицо словно расплылось. В его глубоких темных глазах она прочитала то, что таилось у него в душе. Сердце Бай Хуэй радостно затрепетало, но она заставила себя не опустить голову и смело смотреть на Чан Мина. Чан Мин сказал:
— Бай Хуэй, хотя в наших взглядах есть расхождения, но… но я верю, что смогу понять тебя…
Это были как раз те слова, в которых она нуждалась. Она так ждала их!
Она отделилась от заледеневшего, безжизненного дерева и бросилась в теплые и сильные объятия Чан Мина. Прижавшись лицом к его щеке, она дрожала всем телом, из уголка ее глаза вытекла прозрачная слеза.
Она слышала громкий стук двух сердец, но не могла разобрать, какое из них принадлежит ей. Чан Мин погладил ее косичку и ласково сказал:
— Ты хорошая…
И еще он говорил глупые слова, которые обычно говорят дети в минуту радости.
Бай Хуэй молча плакала…
Было уже поздно. Они медленно пошли обратно, вернулись к тому перекрестку, где они встретились. Пора было прощаться.
— Бай Хуэй, ты можешь мне что-нибудь сказать? Ты не сказала мне еще ни слова!
— Что сказать…
— Я очень хочу услышать. — Чан Мин ждал.
Бай Хуэй только посмотрела на него взглядом, который помнят всю жизнь. Чан Мин радостно улыбнулся.
— Нам нужно идти, особенно тебе. Твой отец, должно быть, беспокоится, думает, что ты пошла участвовать в вооруженной борьбе! Завтра увидимся? У меня как раз выходной.
— Увидимся! — с неожиданной для себя решительностью сказала она. — Завтра я тебе расскажу…