Повести и рассказы
Шрифт:
Отец порылся в своих широких карманах, достал шариковую ручку.
— Я сразу за все недели. Вот так… На, спрячь.
Дневник снова в портфеле, а портфель на полу, прислоненный к ножке стула.
— Ты нажимай, нажимай, — напоминает отец. — Набирай силы. Ты потому и заморенный, что плохо ешь.
Витя берет сосиски руками, обжигается и дует на пальцы. Пока он ест, отец без умолку говорит:
— Ну, где тебя черт носит? Ну, на кого ты похож? Где пуговицы? Пооборвал? А она что? Пришить не может?
Он дернул
— А это что? Как у клоуна. Тоже мне — сшила, называется. Ты же не маленький — в третий класс перешел.
— В четвертый, папа, — спокойно поправил сын.
Отец наклонился, спросил шепотом:
— А он тебя не обижает? Если что, ты только скажи. Я ему башку проломлю.
— У него ружье, — напомнил сын.
— А мне наплевать, — усмехнулся отец и наклонился еще ближе: — Вить, ты меня любишь?
— Угу, — отвечает сын с набитым ртом.
— Денег хочешь?
— Мне не надо.
— Как это — не надо? Опять она научила? Я знаю — она. На, возьми. Мне для тебя ничего не жалко.
Витя взял трешницу, рассмотрел ее, разгладил пальцами и не спеша спрятал в дыру за подкладку пальто.
— Спасибо, — проговорил он и отодвинул тарелку. — Мне пора…
— А сосиски? Не оставлять же. Давай я тебе их в карман. И мои тоже.
Отец запихал сосиски в карман сыну.
— Ну, иди. Смотри через улицу переходи аккуратно. Жди зеленого…
Сын ушел. И сразу оживление отца пропало. Он сел, подперев голову руками, и задумался, ничего не замечая вокруг.
Я вышел на свежий воздух. Тучи текли над городом, все такие же темные, осенние, но на юге показался проблеск — кусок синего неба и несколько светлых лучей. На аллее парка вздрагивали под ветром дождевые лужи. И тут я еще раз увидел Витю. С ним была худая черная собака. Мальчонка положил сосиски на садовую скамью. Чтобы добраться до них, собаке пришлось встать на задние лапы, а передние положить на сиденье. Так она и ела. Выражение морды было смущенное: что поделаешь, приходится так стоять, коль хозяину пришла в голову такая блажь.
Витя, присев на корточки подле собаки, выбирал из ее шерсти репьи и говорил взрослым голосом:
— И где тебя черти носят? На кого ты похожа? Лапы грязные, в репьях…
Собака жевала медленно, тщательно — должно быть, целлофановая оболочка мешала ей.
Витя притянул ее за ошейник, повернул морду к себе и спросил:
— Пальма, ты меня любишь? Да?
Пальме не хотелось отвечать. Да и зачем произносить вслух то, что само собой разумелось? Она только вильнула мокрым хвостом и снова принялась за сосиски.
СЛУЧАЙ НА БЕРЕГУ
Мы столкнулись с Женькой нос к носу. Он проскочил было мимо, но потом замедлил шаг и оглянулся:
— Ванюшка! Ты?
После этого он потряс мне руку и, стараясь казаться серьезным, спросил:
— Кто это тебя разукрасил?
Вид
— Было дело, — ответил я уклончиво. Вроде бы надо рассказать — ведь мы с Женькой друзья с первого класса. А с другой стороны — совестно.
— Может, присядем? — предложил он.
Расположились на лавочке возле моего дома. Вижу — он ждет, прямо сгорает от любопытства. И я решил рассказать:
— Ты знаешь, Валентина приехала, — начал я издалека.
— Ну, — небрежно кивнул Женька.
Впрочем, об этом можно бы и не спрашивать — он ждал ее приезда не меньше, чем я.
— Так вот… — замялся я.
Женька насмешливо взглянул на меня:
— Это что ж — она тебя?
Но мне было не до шуток:
— Нет, не она, но так получилось… Ты знаешь, куда она ходит купаться?
Женька опять кивнул. Еще бы — он да не знал!
— И тебя позвала? — опять съехидничал мой друг.
— Да нет же, ты слушай… Она на этой стороне, где песок, а я на другой — где кувшинки. Я хотел нарвать для нее…
— Понятно.
Я замечал, что настроение моего друга с каждой минутой становится все хуже.
— Что тебе понятно? Она переоделась в тальниках. Вышла на песок и давай читать какую-то книгу, толстую-претолстую. А я на другом берегу — загораю. Потом в воду залез…
Небось, свои «штуки» показывал? — спросил Женька, не глядя на меня.
— Немного. Она почти не смотрела…
«Штуками» Женька называл всякие мои проделки: я и на спине плавал, и нырял по-всякому, и даже на спине неподвижно лежал. А он ничего этого не умел и всегда мне завидовал.
— Не тяни, — вздохнул Женька.
— В общем, искупался я и опять загорать.
— А она в воду?
— Конечно, но не в этом дело. Смотрю, в тальниках мелькает рожа. Угадай, чья?
— Потеряя?
— Точно. Оказывается, он тоже приехал. У него словно чутье.
Ну кто такой Потеряй — все знают. Это Витька Потеряев. Дебил на все сто. Он где-то в городе отирается. Зимой у папы и мамы, а на лето к бабушке в деревню. К парному молочку поближе. Днем с фотоаппаратом шатается, а ночью на мотоцикле гоняет.
— Смотрю. Он в кустах мелькнул и исчез. Я сначала этому никакого значения. Затем вижу, Валентина домой собирается. Берет платье — и в тальник. Вот тут я и хотел со своими кувшинками. Проходит минута или две, и вдруг она выскакивает из кустов как ошпаренная. Уже не в купальнике, а в своем цветастом платье, а вслед за ней вышагивает Потеряй с аппаратом в руках. Понимаю, что между ними что-то произошло, а что именно, до меня не доходит. На всякий случай решаю подплыть ближе. Смотрю, у нее слезы на глазах, а Потеряй довольнешенек и, судя по походке, немного под мухой.