Повести и рассказы
Шрифт:
Остриженный и наодеколоненный, я благополучно вернулся домой. Мама слегка посердилась, что я долго ходил, и отправила меня обратно на улицу:
— Не стой над душой. Жди нас во дворе. Мы сейчас.
«Мы сейчас», — это только так говорится. Что касается папы, так он, правда, раз-два — и готов. А вот женщины… Женьку одеть — целое происшествие. Из вредности она падает на пол и дрыгает ногами. А когда папа выведет зареванную Женьку, мы втроем еще целый час будем ждать маму. Ей всегда «нечего надеть», поэтому она примеряет
С такими мыслями я снова вышел на улицу и тут увидел Сережку. В руках он держал пихло, но ничего им не расчищал, а стоял с мокрым, обиженным лицом, обсыпанный снегом и, судя по всему, собирался заплакать. Шагах в десяти от него стоял длинный незнакомый мальчишка. Картина была ясна.
— Это он тебя?
Сережка кивнул.
— Ты чего задираешься? — крикнул я длинному. Он сощурил глаза, как кошка, и кинул в меня снежком. Я успел нагнуться, и снаряд попал Сережке в лоб. Вот невезучий!
Тогда я скомандовал:
— Прицел ноль семь! Одиночными пли!
И мы так дружно атаковали противника, что обратили его в бегство. Удирал — только пятки сверкали, а мы преследовали. Завернул за угол. Мы тоже. И вдруг их оказалось трое.
То ли они шли нам навстречу, то ли ждали длинного за углом. На бегу я крикнул:
— Сережка, не тушуйся!
Двое против троих — не так уж плохо. Неужели же отступать без боя?
Вражеский снежок сбил шапку. Я наклонился поднять ее, но не успел. Они налетели на меня все сразу. Получилась не игра, а обыкновенная драка.
— Сережка, заходи с тыла, — звал я друга, но он куда-то исчез. Одному мне пришлось ой как туго. Удары сыпались на меня как град. Все же длинного я сбил с ног хорошим ударом, но те двое повалили меня.
В этот миг чья-то сильная рука схватила меня за шиворот и приподняла.
— Что здесь происходит? — услышал я громкий голос.
Обернулся и увидел дружинника. Он был без красной повязки, но я знал его в лицо. Раза два он встречался мне у кассы детского кино. Я вспомнил даже, что он работает на том же заводе, что и папа.
Дружинник поставил меня на ноги и спросил:
— Где твоя шапка?
— Тут где-то.
Пока мы искали шапку, я огляделся. Ни моих врагов, ни моего друга нигде не было. В конце концов, шапку, затоптанную в снег, мы нашли, а вот правая рукавичка так и потерялась.
— Ты не плачь, — подбодрил меня дружинник.
Но я не собирался плакать, а только делал несчастный вид, чтобы он не вздумал вести меня в детскую комнату милиции.
— Дяденька, — взмолился я. — Мне вот так домой надо…
— Беги-беги, — милостиво разрешил он.
И я побежал. Сгоряча я еще торопился в фотографию.
Когда я прибежал к нашему дому, папа, мама и Женька уже стояли у ворот. Сегодня они управились удивительно
— Вот он, пропадущий, — обрадовался папа. — Мы за…
Он, видимо, собирался сказать «заждались», но внезапно умолк на полуслове.
— Разве ты… — начала было распекать меня мама, но, подняв глаза, осталась с открытым ртом. Так я никогда и не узнаю, что она хотела сказать. Но Женьке мой вид доставил неподдельную радость. Она захлопала в ладоши и закричала:
— Ага, вот и у тебя теперь болячка под носом.
Короче, мы печально и неторопливо отправились домой, так как для фотографии я был уже непригоден.
Должно быть, мамы всегда все преувеличивают, а моя в особенности. Она считала, что меня чуть не убили, и даже хотела позвонить в милицию. Хорошо, папа ее отговорил. В ход пошла домашняя медицина. Из носа у меня немного капала кровь. Поэтому в каждую ноздрю мама запихала по большущему куску ваты. От этого мой нос увеличил свой объем вдвое. К шишке на лбу мама приложила стебель алоэ и укрепила его двумя ленточками лейкопластыря. Оказывая мне первую помощь, она одновременно вела следствие:
— Опять задирался?
— И не думал, — возмутился я. — Но не мог же я не заступиться за Сергея!
— Никакого Сергея мы не видели, — возразила мама. — Вечно ты выдумываешь и выкручиваешься.
Слышать это спокойно я не мог. Меня обвиняют во лжи! Мама не знала, что уже год, как я дал себе слово всегда и всюду говорить только правду. И ни разу от этого своего обещания не отступил. Поэтому я кинулся к Сергею, чтоб он явился самолично и объяснил, как было дело, Открыла мне, как всегда, Тося.
— Вам кого?
По ее лицу я понял, что она не узнала меня, а узнав, зажала рот ладонью и убежала. А что она во мне нашла такого смешного? Не смеюсь же я, когда вижу ее с накрашенными глазами. А ее тоже бывает трудно узнать.
Тося не предложила мне пройти в комнаты, поэтому я топтался в прихожей и не знал, что делать.
— Передай Сереже, чтоб он сейчас пришел ко мне. Очень надо поговорить, — сказал я громко и ушел.
Дома я прождал его целый час, но напрасно. Тогда я отправился к нему еще раз. Опять дверь открыла Тося. На этот раз она не смеялась, а сообщила мне сухо и вежливо, совсем как взрослая:
— Сергей уже лег спать.
Что оставалось мне делать? Как оправдаться?
Мама спросила меня:
— Где же твой свидетель?
— Он лег спать.
— С этих-то пор?
Часы показывали только половину пятого. Конечно, мама опять не поверила мне.
— Попроси у нее прощения, — шепнул мне папа.
Я хорошо знал, как сильно на маму действует мое раскаяние. Стоило подойти к ней, потереться щекой о плечо и проговорить: «Ну, мамочка, ну, миленькая. Я больше не буду», — как она смягчится и простит меня. Но на этот раз я был прав и никак не мог выдавить из себя спасительных слов.