Повести о совести
Шрифт:
Как-то утром к профессору зашел Шинкаренко:
– Хотел поделиться мыслями. Считаю, что необходимо изучить все анализы, данные динамики кровообращения до, во время и после операции у всех больных, оперированных нами на грудной клетке, может, тогда и найдем причину летальных исходов.
– Ваши предложения?
– Сейчас сказать не могу, в процессе изучения, думаю, что-то поймем.
– Хорошо, я подумаю над твоим предложением.
Вечером Луганцев беседовал с Фёдором Кудряковым по вопросам его диссертации, сделал некоторые замечания,
– У тебя сформировалось хоть какое-то мнение по анализу летальных исходов?
– В общих чертах, но пока не изучу досконально все истории болезни, говорить не о чем.
– Как не о чем? Поговорим об общих чертах.
– Общие выводы следующие. Первое. Достаточно ли хорошее было обезболивание? Второе. Длительность операции, биохимические изменения в организме. В связи с дыхательной недостаточностью больной-то дышит одним легким. Третье. Необходимо обратить внимание на психику больного, при длительных операциях головной мозг слишком долго живет в страхе.
– Что ж, похвально, направление мыслей верное, а потому тебе и поручаю заняться анализом. А теперь ответь-ка, друг любезный, вы с коллегами дискутировали на эту тему.
– Дискутировали и не раз. Последний обмен мнениями был вчера.
– И кто же высказал эти «общие черты»? Шинкаренко?
Кудряков улыбнулся:
– Он у нас в основном молчит. По всей видимости, тщательно взвешивает.
– Хорошо, Фёдор Трофимович, идите, работайте.
Дверь за аспирантом закрылась, а хорошее настроение профессора начал подтачивать какой-то червячок.
«Ай да Шинкаренко!» – подумал шеф и тут же постарался отбросить нехорошую мысль.
Александр Андреевич давно заметил некое скрытое соперничество между Шинкаренко и Кудряковым, притом больше суетился первый, вокруг которого все больше и больше крутилось людей, особенно новых клинических ординаторов.
«Может, потому, что Виталий старше, раньше пришел в клинику, может, потому, что я его иногда выделяю из других, но не меньше хвалю и Фёдора. Хотя, пускай соперничают, конкуренция рождает новые мысли, заставляет больше трудиться». – Так думал Луганцев, не зная, что вокруг Шинкаренко уже успел сложиться кружок «почитателей его таланта».
Люди всегда и во всех делах ищут опору, на кого-то надеются, кто на Бога или царя, кто на барина или большого руководителя, но когда шеф не до всех доверительно доступен, ищут подпорочку среди его близких, надеясь, что в нужную минуту за них замолвят словечко, вспомнят в разговоре с начальником. Таким человечком был клинический ординатор Генрих Фимкин, сын заместителя начальника строительного главка. Луганцеву приходилось встречаться с Фимкиным-старшим по поводу пристройки к хирургическому корпусу больницы. Уж очень ласково-масленым, предупредительно-обходительным и по-лакейски расшаркивающимся показался профессору Борис Ефимович.
Генрих с первых дней учебы в клинике сообразил, кто главные помощники шефа, узнал, с кем он иногда проводит досуг. Фимкин пытался «подъехать» к Кудрякову, но тот не любил пустопорожних разговоров и пересудов. Другое дело Виталий Карпович, он с удовольствием слушал анекдоты, интересовался, кто и с кем из молодых сотрудников клиники куда ходит, о чем говорят, к чему проявляют интерес, все эти разговоры велись под предлогом наставления молодежи, мобилизации ее на решение главных задач клиники.
Профессор Луганцев никогда не отвлекался на сбор какой-либо информации о сотрудниках, он был выше этого, что ему нужно было, он и так замечал, при необходимости сам присматривался к человеку, сам делал выводы. Основным приоритетом деятельности руководителя клиники было движение вперед, он, как мощный локомотив, тянул и тянул тяжелый состав к следующей станции, анализировал, заправлялся знаниями и опять тянул. Кое-кто отставал от поезда, и бог с ним. Профессор знал, что отставший приедет к следующей станции, но уже не на литерном, а на простом пассажирском. Но если кто-то вдруг попадал в беду, шеф всегда был рядом, использовал все свои возможности, свой авторитет для помощи коллеге.
В области грудной хирургии все складывалось не гладко, шли-то не проторенной дорогой. Опыт других клиник СССР был не лучше, если не хуже. Профессор окончательно пришел к выводу, что обезболивание при подобных операциях должно быть более солидным, очень необходима профилактика послеоперационных инфекций в плевральной полости и не только это.
Луганцев собрался по осени поехать в Москву, посоветоваться с коллегами, но тем, кто ищет, всегда везет или, как говорят, на ловца и зверь бежит.
В конце июля Александр Андреевич получил телеграмму от профессора Вишневского: «Путешествую по Волге. В Сталинграде буду в пятницу, в восемь утра. Надеюсь на встречу».
Теплоход подошел к центральной набережной точно по расписанию, Луганцев заметил Александра Александровича сразу, ну как не заметить красивого стройного генерала, да еще при полном параде. Друзья обнялись и отправились к «Победе» встречающего.
– Китель снимай, Сан Саныч. Солнышко у нас яркое, порой беспощадное, как бы теплового удара не случилось.
– Да и то правда. В официальные инстанции, думаю, заходить не будем.
– Заходить не к кому. Ректор института в отпуске. Руководство обкома в полном составе по районам разъехалось, уборочная в самом разгаре, необходимо народ подбодрить. Так что, друг любезный, я тебе и начальник, и хозяин, и собутыльник.
– Надеюсь, клинику свою покажешь?
– Все готово. Сейчас заедем ко мне домой, позавтракаем, затем в клинику. Теплоход твой, в котором часу отправляется дальше?
– В двадцать ноль-ноль.