Повести об отважных
Шрифт:
— Разве ж сегодня праздник? — спросил Ничипуренко, приканчивая последний вареник.
Катя метнула на старшину быстрый взгляд и прикрыла яркие глаза длинными черными ресницами.
— А мы все, Петр Захарович, празднуем сегодня ваше освобождение из фашистского плена…
— Мы же все, дядя Петя, очень-очень вас любим! — выкрикнула Наташа.
Медсестра Катя почему-то покраснела и поспешила перевести разговор на другую тему.
— Вот все мы, товарищ лейтенант, хотим спросить вас: зачем этот самый Железный Рыцарь в собственном доме такие аттракционы устраивал?
— Какие
— Ну, потайные ходы, ловушки разные… Чего он боялся?
— Жестокие люди всегда боятся возмездия… А этот самый Железный Рыцарь был кровожадным и жестоким деспотом. История говорит, что даже среди своих собратьев — рыцарей Тевтонского ордена, злобных и кичливых самодуров, Ульрих фон Шлиппенбах выделялся изуверством. Эйзенбургского пастора, который поспорил с владельцем замка, Шлиппенбах приказал затравить собаками. Свою жену, дочь высокопоставленного рыцаря Ливонского ордена, Шлиппенбах заточил в темницу и уморил голодом. Слуги, особенно те, кто происходил из славянских племен, трепетали перед этим изувером, который безо всякой вины, из-за минутного каприза, сдирал с людей кожу, вешал неугодных ему на крюк за ребро, сжигал заживо и морил голодом в подземельях. Кстати, и погиб этот самый Железный Рыцарь из-за своей жестокости.
— Как? — спросила Наташа.
— Ему чем-то не угодил старый слуга, и фон Шлиппенбах приказал бросить несчастного в котел с кипятком. Как говорят летописи, сын погибшего, оруженосец рыцаря, пристукнул своего хозяина дубиной…
— Этот оруженосец был славянин?
— Нет! Немец.
— Его казнили? — спросила Катя.
— Летопись говорит, что убийца Железного Рыцаря сумел скрыться.
Наверное, лейтенанту еще долго бы пришлось отвечать на вопросы любопытных слушателей. Но пришел ординарец подполковника Смирнова и сообщил:
— Товарищ лейтенант! Подполковник вызывает вас к себе…
Лейтенант Серков вскочил, застегнул ворот гимнастерки и ушел.
В комнате наступило молчание.
— Заспивали бы вы, девчата! — вдруг попросил Ничипуренко. — Что ж це за праздник, колы песен нэма!
Откуда-то появилась старенькая гитара. Медсестра Катя встала, взяла аккорд и запела мягким, чуть приглушенным голосом:
Солнце ни-зе-е-енько,
Вечер близенько…
Родная украинская песня совсем растрогала старшину.
— А вы, извиняюсь, откуда будете? — спросил он девушку.
— С Урала…
— А песни поете, как щирая украинка…
— Люблю я украинские песни… С детства их люблю. У меня мама — украинка…
Потом девушки хором спели всеми любимые фронтовые песни “Землянку”, “Синий платочек” и “В лесу прифронтовом”.
И тут в коридоре послышался приближающийся шум.
— Ой! Опять, наверное, Железный Рыцарь! — испуганно вскрикнула одна из санитарок.
Старшина шагнул к дверям.
Шум смолк. Потом двери распахнулись, и в темном проеме показалась мрачная фигура в рыцарских доспехах. Она шагнула вперед, подняла руку… и попятилась, увидев старшину Ничипуренко.
Железные
— А ну, иди сюда, вражина! — грозно крикнул старшина.
Рыцарь попятился в коридор.
Однако Ничипуренко в несколько шагов догнал железное чудище.
— Стой, тебе говорят! — повторил старшина.
Рыцарь, лязгая доспехами, обернулся. В его железном кулаке что-то сверкнуло.
— Дядя Петя! У него нож! — испуганно воскликнул Коля.
Рыцарь попытался ударить старшину кинжалом в грудь. Но Ничипуренко левой рукой отвел удар, а правой со всего маху стукнул противника чуть пониже глазной прорези в шлеме.
Удар был таким сильным, что рыцарь пролетел несколько шагов и с тяжелым лязгом рухнул на каменный пол.
В коридоре уже открывались двери, из палат выскакивали раненые. Прибежал военврач Никита Семенович с пистолетом в руке.
— Вот он какой, этот самый рыцарь-пугало! — проговорил военврач, нагибаясь над лежащим. — Кто же его так двинул? Конечно, это вы, человечище? — одобрительно кивнул он старшине и сунул пистолет в карман бриджей. — Ну, а сейчас по всем правилам рыцарских поединков мы, синьор рыцарь, поднимем забрало и посмотрим на вашу мерзкую физиономию.
Военврач нагнулся над рыцарем. Лежащий шевельнулся и зло пнул железным сапогом в живот Никиту Семеновича. Тот охнул и, скорчившись, сел на пол.
— Ах, гад недобитый! Он еще лягается! — закричали раненые.
Кто-то из них трахнул по шлему костылем. Рыцарь дернулся и затих.
— А ну, не трожь! — закричал Ничипуренко и, придерживая разбитую в кровь руку, встал над лежащим. — Мы его сейчас вылущим из железной скорлупы и доставим к товарищу подполковнику. Нехай поведает, чего ради он добрых людей пугает!
Из-за спин столпившихся раненых послышался голос подполковника Смирнова.
— Что здесь случилось, товарищи?
Толпа расступилась. Подполковник Смирнов и лейтенант Серков подошли к рыцарю.
— А, попался-таки! — сказал подполковник. — Кто это его так угостил?
— Я, товарищ подполковник, — ответил Ничипуренко виноватым голосом.
— Чем же вы его?
— Да так, кулаком… Он на меня кинжалом замахнулся, я его и двинул. А рыцарь-то оказался хлипкий, враз с катушек долой…
— Да тут, наверное, и матерый медведище опрокинулся бы, если бы товарищ старшина к нему ручку приложил! — заметил кто-то из раненых.
Подполковник снова взглянул на лежащего рыцаря и приказал:
— Снимите с него шлем!
На этот раз лежащий без сопротивления дал лейтенанту Серкову снять с себя массивный, похожий на ведро, шлем.
— Ауфштеен! Встать! — отрывисто скомандовал подполковник Смирнов.
Рыцарь дернулся, как от удара кнута, и, грохоча железными доспехами, вскочил с пола. Это был толстошеий детина с выпирающей вперед челюстью.
— Я ничего говорить не буду… Хайль Гитлер! — выкрикнул детина, вскидывая руку в фашистском приветствии.